Инквизитор. Книга 14. Божьим промыслом. Пожары и виселицы

— Людей моих, двух моих слуг, что я оставил тут, когда меня пригласил к себе Тельвис, — убили. Вернее, одного убили, а второй сбежал, но уж и не знаю, выживет ли он тут, в этих горах.

— Убили? — ужаснулась принцесса. Она даже руку к груди прижала. — Но за что? За то, что они были вашими людьми?

— Нет, убили их за мою карету и моих лошадей, кони у меня были дорогие, а карета самая новая из всех новых, жена себе купила совсем недавно, — объяснил он.

— Значит, то были не Тельвисы?

— Нет, обычный трактирщик с сынками своими.

— Господь милосердный, — она перекрестилась. — Так, значит, то был трактирщик?

Волков выглянул в окошко, махнул рукой Брюнхвальду: командуйте в дорогу, и вернулся к Её Высочеству.

— Я нашёл в его сундуках свои вещи, а его батрак рассказал, как было дело. Сказал, что старший сын погнал карету в Туллинген. В общем, всё стало ясно.

Она смотрела на него и качала головой:

— Понять не могу, как они посмели напасть на людей такого знатного человека?

— Они думали, что я из замка графа уже не выберусь, — пояснил генерал. — В общем, дело обычное.

— Обычное? — она смотрела на него с удивлением. — Какое же то обычное дело?

Волков усмехнулся невесело.

— Ещё в молодости один умный человек, посылая меня с донесением в другие земли, учил меня выглядеть бедным, деньги никому не показывать, седло иметь старое, как и одежду, и не выбирать в дорогу хорошего коня. Он говорил мне, что каждый третий трактирщик на большой дороге — закоренелый душегуб.

— Вот как? — опять удивлялась принцесса.

— Да, он убеждал меня, что за каждым таким трактиром есть тайное кладбище, где лежат непричащённые, неуспокоенные.

— О Господи! — женщина стала креститься.

— А я был молод и смеялся над его страхами, дескать, что мне сделает какой-то жирный трактирщик, коли я при оружии и в силах. А мой учитель и говорит мне, что никакой трактирщик со мной и драться не будет, а опоит меня зельем и придушит спящим.

— Пресвятые угодники, — она молитвенно складывала руки. — Неужто сие правда, про трактиры, — потом она взяла его за руку.

А генерал стал смотреть в окно на удивительные пейзажи, на горы в лесных рощах, на скалы белые, на долины и ручьи, что те долины пересекали. И было всё это залито южным горячим солнцем и оттого удивительно красивым. Но генерал видел здесь совсем другое и говорил негромко:

— Подлое место, подлое. Правильно вы, принцесса, сказали нет тут праведных. Да и с чего им тут быть, коли господа здешние таковы? У рыбы, то всем известно, гниль в голове начинается. Господа — упыри кровавые, вот и народец у них душегубы сплошь.

— Что вы говорите, барон? — не расслышала его слов маркграфиня.

— Мало я людишек тут повесил, некогда мне. Жаль, что уезжаю. Надо вам, Ваше Высочество, сюда наместника прислать, человека твёрдого и деятельного, и отряд хороший с ним, да с судьями, да палачами, да перетряхнуть всю эту гнилую землю, всех подлых выявить и развесить вдоль дороги. Готов биться об заклад, что тут таких душегубов в каждой деревне сыскать можно.

Говорил он это с заметной злостью, что, кажется, немного принцессу напугало. Она ничего ему на то не сказала, но руку его не выпустила. Так и держала крепко. А примерно через час их догнал Дорфус и доложил, что приказ его выполнен, а солдаты, что были при нём и Неймане, грабежом остались довольны.

Уже во в второй половине дня Карл Брюнхвальд остановил отряд в одном хорошем месте на длинном пологом склоне горы у небольшой и ледяной речки. Хаазе, остановив орудия прямо на дороге, менял упряжки у пушек — слава Богу, хороших лошадей Волков вёл с собой целый небольшой табун. А солдаты тоже передыхали, валяясь на живописном лугу, что был рядом с дорогой. Жевали не очень свежий хлеб с толчённым с чесноком салом. Сам полковник, как всегда бодрый, вместе с Мильке подъехал к карете генерала.

— Ну что же, мы неплохо идём, — заметил он. — С утра упряжки у пушек всего второй раз меняем.

— Да, лёгкая дорога, почти всё время под уклон идёт, — соглашался капитан Мильке. — Так до самого дома Её Высочества будет.

Принцесса пересаживается к окошку поближе, ей тоже хочется поучаствовать в разговоре.

— Господа, а когда же мы будем в Швацце?

И так как Брюнхвальд не нашёлся что ответить по этому поводу, взял на себя смелость говорить Мильке:

— Завтра, если всё пойдёт, как идёт, к вечеру мы спустимся в долину.

— В Цирль⁈ — воскликнула маркграфиня. — Быстрей бы уже!

— Да-да, в Цирль. — продолжал капитан. — А там три, в худшем случае четыре дня хода, и мы будем у моста через Пертизау, как раз напротив вашей столицы, Ваше Высочество.

— Ах, как я хочу, чтобы это случилось поскорее, — и тут в её голосе мужчины услышали слёзы. — Господи, как я хочу скорее увидеть своих дочерей. Я ведь ничего не знаю про свою старшую дочь. Ничего. А ведь она, когда я уезжала на моление, всё ещё болела.

Тут Волков, незаметно от офицеров, нежно сжал её руку, и она ответила ему тем же. А полковник, растроганный этими её слезами в голосе, откашлялся и сказал: