Инквизитор. Книга 14. Божьим промыслом. Пожары и виселицы

А тут как раз тучи убрались с неба окончательно, солнце снова стало палить немилосердно, а может быть, и ещё жарче, так как полдень уже минул и оно стояло в зените. Волков, да и все его люди, с неподдельным интересом слушал рассказ маркграфини, которая и вправду была хорошим рассказчиком; видно, что она была умна, а чисто женские эмоции придавали рассказу принцессы тех красок, которых, к примеру, сам генерал, будучи человеком не очень эмоциональным и не очень красноречивым, своим рассказам никогда придать не смог бы. И это несмотря на то, что уж ему-то было что рассказать из своей жизни. Но память и пытливый и трезвый ум, не раз выручавшие генерала, и теперь заставляли его делать промежуточные выводы из услышанного и формулировать новые вопросы, один из которых он тут же задал:

— Значит, Тельвисы так и не допустили до вас ваших слуг и дам из вашей свиты?

И тут маркграфиня повела головкой и поморщила носик, она словно принюхалась к чему-то, чего мужи пока не чувствовали, и лишь потом Её Высочество стала отвечать на заданный бароном вопрос:

— С тех пор как нас разлучили, с тех пор как меня привезли в замок, я не видела ни моих товарок, ни моих горничных, ни моих конюхов. Я не видела ни одного человека, что были со мною.

— Может, они их… ну… отпустили? Отправили домой? — неожиданно произнёс Хенрик; он, видно, хотел как-то успокоить маркграфиню, но та взглянула на него с негодованием.

— Домой? — маркграфиня явно была раздосадована такой наивностью молодого воина. И теперь, кажется, отвечала именно ему: — Когда после первой встречи с Тельвисами Жожа и Гошпа вели меня в мои новые покои, в мою тюрьму на третьем этаже, я остановилась у перил и заглянула вниз. Там как раз во двор въезжал отряд мерзкого коннетабля…

Тут она замолчала, и её приятное лицо как бы заострилось, губы сжались, и генералу показалось, что за весь этот горестный рассказ женщина впервые близка к тому, чтобы разрыдаться.

— Если вам тяжело вспоминать те события, Ваше Высочество, то не продолжайте, — произнёс он.

И она, взглянув на него, мило шмыгнула носиком, промокнула пальцами глаза и сказала:

— Нет, господа, я должна рассказать вам всё, чтобы вы понимали, с кем имеете дело. Пока Гошпа отпирала замок на двери, я успела поглядеть вниз и увидела отряд коннетабля Тельвисов, и там было много коней без седоков, целый двор, а ещё телеги, телеги… И я стала узнавать сначала их… То были телеги с моим дорожным скарбом, понимаете, господа? Это был мой скарб!

— Весь обоз должен был остаться при ваших людях? — уточнил генерал.

— Да, так и было. И тут я увидела коня. Это жеребец-пятилеток, вороной в чулках и со звездой на лбу, он был под дорогой упряжью, конь этот стоил больше двух сотен талеров, — она снова промокнула глаза и сглотнула слюну, — его звали Цезарь, мой муж подарил этого жеребца кавалеру Альбрехту с условием, что тот будет давать его для нашего двора осеменять кобылиц. Это был очень редкий конь. Я его ни с каким другим не спутала бы, тем более не спутала бы упряжь, её муж подарил Альбрехту вместе с конём за верную службу. И кавалер очень гордился этим конём.

— О, конечно, двести талеров под седлом, — заметил фон Готт довольно легкомысленно, — кто бы не гордился?

— И вот этого коня я и увидала внизу, — продолжала маркграфиня, — я поняла, что из тех людей, которых я оставила у моста, уже никого нет, ни моих кавалеров, ни слуг. И тогда я очень испугалась, стала требовать, чтобы моих дам, что прибыли в замок со мной, привели ко мне, но эти животные… Они стали толкать меня в комнату, и, как я ни просила их отвести меня снова к их хозяевам… Я хотела поговорить о женщинах из моей свиты, чтобы их поселили со мной, они лишь грубо отвечали: не велено, не велено… — маркграфиня уже не собиралась плакать, теперь её лицо снова стало жестким. И она снова начала вдыхать воздух, словно принюхивалась.

Тут и Хенрик последовал её примеру, и вдруг сказал:

— Кажется, снизу мертвечиной тянет.

— Давно уже, — неожиданно заметил Кляйбер, — как солнце после дождя вышло, так мертвяками засмердело, — он снова налил воды из кувшина протянувшей ему чашку принцессе. — Удивляюсь, что вы сразу не чувствовали.

Волков аккуратно, чтобы не стать мишенью для арбалетчиков, перебрался к западной стороне башни… Да, тут даже его ломаный нос распознал до рвоты знакомый запах разлагающихся на солнце тел. Он взглянул на маркграфиню.

— Когда мы сюда ехали, граф сказал, что мертвечиной пахнет, так как орлы живут в скалах над замком, они в ущелье сбрасывают остатки своей трапезы, вот отсюда и запах.

— И вы ему поверили? — удивилась принцесса.

— Тогда мы верили всему, — за барона ответил Хенрик. — Когда нам представили в зале приёмов вас, принцессу Винцлау, она была так красива, что я сразу подумал, что так и должно быть. Принцессы и должны быть такими.

— Фаркаши выдавали кого-то за меня? — кажется, это вовсе не удивило Её Высочество.