Инквизитор. Книга 14. Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Тут вышла из комнаты маркграфиня, и генерал подивился ей. Новое платье нашла, простое, прекрасно подчёркивающее её грудь, рубаха не та, от которой он отрезал подол, а дорогой материи. Волосы тщательно и красиво собраны под гребень, даром что служанки при ней нет. Она остановилась у двери, красивая: ну и где будет обед?

Он указал ей рукой: прошу вас, Ваше Высочество! — и они стали спускаться вниз обедать; и генерал, да и все его люди, что были рядом, чувствовали амбре её цветочных благовоний, что растекалось по следу женщины.

* * *

В отряде Дорфуса обоза не было, так как он торопился на помощь своему командиру. Не было и кашеваров, но нарезать слегка покопчённой грудинки, найденной в кладовках кухни, и бросить её в раскалённую сковороду — ума много не нужно. Самый простой солдат знает, что если к жиру, который даст грудинка, добавить ещё и рубленого лука, а за луком бросить на сковороду круги самой простой кровяной колбасы, да дать ей немного пожариться — вот и готов обед, о котором мечтает каждый солдат, которому надоело толчёное сало да чечевица с горохом. Ну а если к столу подать хороший хлеб, пусть даже вчерашний, да кружечку крепкого светлого пива… То тут и чистокровная принцесса, если её, конечно, не кормить денёк, сидя в ожидании этого солдатского кушанья за простым столом на кухне, будет глотать слюну.

Для принцессы и генерала освободили край стола на кухне, нашли для них не господскую, но всё-таки посуду, вилки в том числе, хоть и из железа, и один бородатый немолодой солдат, что был выбран кашеваром, уже начал накладывать им жирную и вкусную еду, приговаривая при этом:

— Я у них тут перец нашёл, и ещё всякое, еду присыпал, но не от жадности, а по уму, чтобы не шибало…А пиво у них свежее, молодое, бочку только пробили, вот, попробуйте, госпожа и господин. Жаль, что не холодное, — он ставит кружки потом выкладывает отличный белый хлеб на чистый рушник. — Вот только хлеб у них вчерашний, сегодня-то в ночь не пекли, — тут он усмехается. — Оно и понятно… Не до того им было, когда тут всю ночь наш генерал буйствовал.

Казалось бы, простые слова: «наш генерал буйствовал», а маркграфиня после них снова на Волкова поглядела. Поглядела с интересом, заметила, что и простые солдаты своего командира ценят. Значит, не только особы высших сословий барона примечают, но и чёрный люд его жалует. А бородатый солдат продолжает, ставя на стол большие кружки с пивом:

— Дозвольте помогу вам шлем отстегнуть, господин.

— Да, самое время, — соглашается Волков, позабывший про свой шлем, ему хочется снять хотя бы ещё и наручи, но с ними потом мучиться опять надевать. Потом он снимает горжет — сидеть за столом с принцессой, когда у тебя половины лица не видно, неприлично, — отдаёт солдату и подшлемник, вытерев им сначала лицо, и добавляет: — Подай воды руки омыть.

— Ах да! — вспоминает солдат, а его подручный уже наливает теплую воду из чана в большую миску.

Сначала подаёт миску Её Высочеству, потом даёт ей не самое свежее полотенце, но она не отказывается — уж если есть простую еду да из простых тарелок… Но генерал, скрывая улыбку, глядит на маркграфиню. Ей явно не до этих мелочей, она глаз не отводит от сковороды и от рук солдата, что накладывает ей отлично зажаренную грудинку и колбасу, а потом сгребает из сковороды жареный коричневый лук и укладывает его рядом с едва ли не чёрной после жарки колбасой.

— Ну вот, госпожа и господин, — еда готова.

— Молодец, получишь награду, — говорит генерал и тянется наконец к кружке с пивом, которую собирается выпить сразу, не останавливаясь и пренебрегая тем, что пиво не холодное. И лишь спросив перед тем: — А пиво-то пробовал кто?

— Уж не извольте волноваться, господин, — заверяет его немолодой солдат. — Уже все приложились, и по два раза, пришлось некоторых от бочонка отгонять мешалкой.

И тогда генерал берёт кружку, предвкушая удовольствие, но принцесса вдруг и говорит ему:

— А какому святому молятся солдаты перед едой?

Генерал, чуть замешкавшись, ставит кружку на место; он, признаться, и не помнит солдатских заступников, но бородатый кашевар и тут не оплошал.

— Так то святой Себастиан.

— Себастиан! Ну конечно же! — обрадованно вспомнила принцесса. — Мученик и страдалец, — тут она вдруг протянула генералу руку. — Помолимся, барон?

Он взял её руку и снова удивился тому, что рука эта вовсе не походила на мягкую, изнеженную ручку высокородной ламы. Нет, нет… Та рука, хоть и не загрубела от ежедневной работы, но была весьма тепла и… крепка, словно у молодой крестьянки. И, держа её, Волков стал думать вовсе не о святом Себастиане. А ещё стал коситься на весьма заметную в этом новом платье грудь маркграфини.

* * *