Инквизитор. Книга 14. Божьим промыслом. Пожары и виселицы

— Нет, потом вторая госпожа, а уже потом и граф, и за ними всеми приходил карлик.

— Виктор?

— Да, он так велел себя называть, но те, кто служил тут долго, звали его Вацлав из Жрегоча.

— Видно, выродок из Эгемии, — заметил Дорфус.

— Да, да, — кивал пленный, — как и госпожа Агнежка, но он очень злился, когда его называли настоящим именем, требовал, чтобы его именовали Виктором.

— Кажется, граф его любил больше, чем графиню, — заметил генерал.

— Что? А-а… Нет-нет… у него же иной раз мурло настоящее проступало, а красавчиком он был, только когда не злился, — к его удивлению, отвечал Франц Гифлеор. — Тем более тот Вацлав был не по этому делу, он баб очень жаловал, он тут в замке всю дворню поимел, а одной бабе так глаз выдавил, когда узнал, что она после этого дела над ним потешались при других бабах.

— Потешалась? — спрашивает Волков.

— Ага, была тут одна, он её поимел, а она потом смеялась, дескать, его стручка так и не заметила, — пояснял пленный. — Дура была, совсем не понимала, над кем потешается. Он ей глаз и выдавил прямо в людской при других слугах.

Но все эти амурные дела генералу интересны не очень, его волнуют другие вопросы: не могут такие кровавые твари жить и смердеть среди людей, вытворять всякое, и чтобы им никто не помогал им извне.

«Другие нечестивые выродки или просто продажные людишки всяко должны знать, чем они тут занимались!».

И тогда он спрашивает:

— А кто же этих несчастных женщин для ваших господ подыскивал? — он сразу подумал, что тех женщин должны были нанимать издалека. Если брать их «на работу» из гор соседних и из деревень, так о такой «работе» очень скоро пойдёт дурная слава. Да ещё родственники потом вздумают искать сгинувших. — Откуда их приводили?

— Все были с разных мест, иные и говорили по-нашему плохо, — рассказывал Франц Гифлеор. — Но всех их собирали в Туллингене. И сержант Новотны всегда за ними ездил. При мне раза два точно. Я-то тут недавно служу.

— А ты ездил? — интересуется Волков. И делает он это неспроста.

— Я нет, меня не брали ни разу, — отвечает солдат Тельвисов. — Туда брали тех, кто давно тут на службе, а я всего, говорю же, третий год при графах.

— И ты не знаешь, кто в Туллингене собирал женщин для Тельвисов?

— Э-э… — Франц Гифлеор глядит в небо, старается вспомнить — и не может. И он по тону и по лицам офицеров видит, что в них не наберётся и капли милосердия к нему. Так что ему нужно отвечать на все их вопросы. В общем, мерзавец изо всех сил старается. — Э-э… То ли Вазенбрегер, то ли Хазенбрегер, может и Хастенбрегер, не могу вспомнить, господин, вот только помню, что его часто называли аптекарем.

— Аптекарем, значит… Угу. А почему же сержант Новотны брал только старых людей с собой? — интересуется генерал.

— Так брал он самых проверенных, а за остальных боялся, что сбегут. Там за бабами нужно следить, а тут ещё и за своими людьми приглядывай. Вот и не брал новых, — пояснял Франц Гифлеор.

— А что же, народец бежал отсюда? — спрашивает Нейман.

— Иной раз, — соглашается пленный. — Иной раз и бежал… Ну, тот, кто недавно был нанят. Те, кто давно, те знают: из ущелья не сбежать, если ты в этих горах не родился, — солдат поясняет: — К горцам бежать недалеко, кажется, верхом — так за день доехать можно, и только одна застава там; так те, кто туда бежал, не знают, что у горных сволочей с Фаркаш фон Тельвисами давний договор о выдаче всех беглых, тем более за беглых Фаркаши ещё и платят горным. А на восток поехать, вниз, в Циль, — так там такие скалы, что заставы не обойти, а застав тех две. Вот. Так что никому не сбежать отсюда, ну разве тем, кто горные тропы знает. Как местные, — он чуть помолчал и прежде, чем Волков успел спросить, закончил: — Ну а уж тем, кто бежал да кого поймали… ой, не позавидуешь. Кожу с тех снимали, а из той кожи перчатки делали. Хорошие были перчатки.

— А как женщин над ванной вешали, кто им горло резал, — снова спрашивает генерал. — Не вы, что ли?

— Нет-нет, — уверенно отвечает пленный. — То резал старик Айгартен, Ёшка, свинарь старший. Благолепный старичок с бородой белой, подстриженной. Хоть и за свинарник господский отвечал, а всегда в хорошей одежде ходил и в чистых башмаках. Он хвалился, что ему что со свиньи кровь слить, что с бабы — всё едино, говорил, что свинок ему и то жальче.

— Вот как значит? — задумчиво произнёс Волков.

А солдата словно прорвало, и он рассказывал всё, что только мог, как будто торопился, боялся, что его слушать перестанут.

— Это он рассказывал как-то спьяну, что господа ту кровь для своей молодости сливают, говорил, что баб для господ он режет с молодости и что он-то состарился уже, а господа всё молоды. И это всё от крови той.

— Тебя послушать, так ты почти не при чём, во всём это не участвовал, — усмехается генерал. — А может быть, даже бежать подумывал.

— А те женщины молоды были? — мрачно спрашивает Дорфус.

— Молодые, конечно; старухи для этого дела не надобны, незамужних брали, — отвечает Франц Гифлеор.

— И много вы таких набрали? — продолжает Дорфус. — Всего?