Инодин - В тени сгоревшего кипариса

За два месяца боёв с не самым сильным противником батальон потерял треть машин и четверть экипажей. Мороженый итальянец не чета финну. У Гитлера армия как бы не в разы сильнее итальянской, когда схлестнёмся, умоемся кровью по самые плечи, у немцев и танков хватает, и пушек не по два десятка на дивизию. Воюют уже полтора года, почти без перерыва, все свои ошибки ещё в Польше заметили. Судя по тому, как топтали французов, тогда же и исправили. А у нас? Отлупили финнов, хоть и с трудом, выводы сделали? Что-то, конечно, заметно. Если бы на линию Маннергейма шли на таких танках, как здесь, потерь было бы меньше. Опять же, будь там самоходки, заглушили бы половину дотов, не заходя на минные поля. Значит, сделали выводы? Наверно. С другой стороны, в Греции главным военным советником тот самый Мерецков, что с финнами справиться не смог. Тоже опыта набирается? Хрен разберёшься в этом во всём, с Михаилом бы на эту тему поговорить, у него соображалка работает, как надо. А если подумать – много ли с войны видно и известно? Заводские спецы говорят, на заводах ставят на конвейер новые танки. Наверно, не только танки…

От непривычных мыслей пухла голова. На Алексея так почему-то подействовала смерть греческого генерала – заставила думать о чём-то, большем, чем боевой участок роты или батальона. Ведь был командующий, планировал операции, десятки тысяч людей по его приказу в бой шли, но залётный фашист потянул за спусковой крючок – и нет генерала. Кто за него теперь командовать будет? Справится или нет, не пустит ли по недостатку таланта все их успехи кобелю под хвост? Не должен, конечно, да и не сам по себе Чолакоглу операции разрабатывал. Собственно, прорыв вдоль Шкумбрина в центральную Албанию мог кончиться не так удачно, застряли бы войска на шоссе, ещё как бы повернулось. Не мог же штаб армии знать про их с Карагиозисом сумасшедший переход? Котовский не раз ставил себя на место командира батальона — послал бы он Клитина в ночную атаку? Или всем батальоном идти надо было? Так и так вертел — всё равно ни до чего нормального не додумался. А ведь год-два, и если не убьют, придётся батальоном командовать.

Алексей с завистью посмотрел на спящего рядом приятеля — сопит себе в усищи, не ломает голову над проблемами, которые его ещё не коснулись. Котовский поплотнее запахнул шинель, от которой отвык за время боёв, улёгся на стопке пустых мешков поудобнее и стал таращиться на разгулявшуюся вокруг снежную круговерть.

***

Печку сделали из пустой металлической бочки — тут разрубили, там приварили, трубу из жести приладили — работает, аппарат невеликой сложности, только не забывай подсыпать уголёк из ящика. Печное железо раскалилось докрасна, в большущей палатке не то, чтобы тепло, но руки к металлу не примерзают. Вот света двух керосиновых ламп для освещения маловато, половину операций приходится проводить на ощупь. На улице который день метёт – то и дело один из бойцов приподнимает в разных местах специально обученным колом брезентовую крышу палатки, и тяжёлый, мокрый снег с шумом сползает в сторону. Ещё день такого снегопада — и придётся браться за лопаты, отбрасывать снег от стен, потому что с крыши сугробам сползать будет некуда. В палатке стоит Т-28, стесняясь непривычно обнажённых агрегатов — танк на техническом обслуживании. Петро Севрюк любит свою машину нежной и трепетной любовью, даже сильнее, чем оставшийся в МТС трактор. Трактор Петру представлялся большим, могучим волом, медлительным, добродушным великаном, который не спеша, но и не останавливаясь, может запахать больше земли, чем глазом достанешь. Танк — боевой конь, могучий, сильный, он может в клочья разметать любых врагов трудового народа, что хотели бы снова сесть на натруженные шеи селян и мастеровых. Но и заботы требует особой, ласки, и всё — вовремя, да в нужном количестве. Нерадивого хозяина может и подвести — не по злому умыслу, а по природной неспособности заботиться о себе самостоятельно. У Севрюка боевая машина всегда блестит чистотой, все настройки сделаны, ни одна точка смазки не пропущена, контакты сверкают — механик душой чует, как на добро и ласку откликается его стальной товарищ. Под надзором Петра и остальные члены экипажа своё заведование держат в образцовом порядке – оружие вычищено, выверено, боеприпасы пополнены, рация на танке в полном порядке. Непогода дала время — экипаж перебирает гусеничные ленты, меняет стёртые пальцы, подтягивает разболтавшиеся тележки, делает профилактику моторам.

У входа зашебуршало, край брезента приподнялся, в палатку просовывается голова в танковом шлемофоне.

— Петро, ты тут?

— Нэ стой, проходи, холоду напустыш! — Сашку Луконькина Севрюк не любит.

Гость залезает в палатку, стаскивает с головы шлем и хлопает им себя по бокам и спине, стряхивая налипший снег.

— Чого хотив, кажи, нэ марнуй часу!

Луконькин провёл мокрой ладонью по растрёпанной голове, пытаясь пригладить торчащие волосы.