Иное состояние (СИ)

Интересна личность Припечкина. Он возомнил себя каким-то контролирующим органом. Начал он в свое время обыкновенно, был человек как все, прожил большую часть жизни без удивительных выражений лица, без завлекательных примет души. Но внезапно словно сбрендил, сотворил из себя машину по бесперебойной выдаче жестикуляций и пантомим, зарыскал всюду, крича, как громкоговоритель, забегал, активно высматривая, где как кто живет, не нарушаются ли законы морали, не погнут ли нравственный стержень, вбитый в человеческую душу. И везде им ощущалась необходимость самого строгого надзора с его стороны, надобность, чтобы у него вошло в привычку при всяком удобном и неудобном случае одергивать людей. Сеятели плохо сеют, и жнецы не лучшим образом жнут, рабочие не работают, музыканты скверно играют, певцы поют гадко, - такое у него сложилось впечатление, и он его не скрывал. Поднимал народ на единоборство с всенародным отсутствием положительных качеств и свойств. Но, споткнувшись однажды на том, что не вдруг сообразил, кого бы еще причислить к сонму неумех, ухнул в мрачную бездну осознания, что далеко не все знает, а вдуматься, так и вовсе ничего. Тогда наступила у него эра погони за эрудицией, погнался он за открытиями, откровениями. Заметался жутко, стал замахиваться Бог весть на что, на все что ни попадя, вообще на все сколько-нибудь яркое и выдающееся, все изучать и рассматривать чуть не под микроскопом. Причиной тому были не одни психические и волевые позывы и не только испуг перед надвигающейся старостью, но до некоторой степени и потекшие в общественном бытии разговоры о свободе экономических потенций и человеческих волеизъявлений, о недочетах, вызванных ошибками прошлого, о назревшей целесообразности восстановления на истинном пути. Вообразил Припечкин, что старость следует встречать монументально, сформировавшись в пользующуюся огромным уважением глыбу, хорошо уже надавившую на людские пороки, не будьте, черт вас побери, дурнями, пьяницами, эгоистами, не томитесь в оковах предрассудков, гадких привычек и склонности к самолюбованию, - вот что сполна разъяснившую. Но и самым настоящим энциклопедистом нужно войти в старость, это главное. Народ спасется за счет его проповедей, внимания и любви к его слову, но сам он спасется лишь в том случае, если прежде, чем сложит где-нибудь голову, успеет везде побывать, все повидать, все заключить в свои просторные объятия, посетить всевозможные выставки и ярмарки, послушать какое-то особенное песнопение, потрогать дивные произведения искусства, прочитать снискавшие славу книжки. Он зашагал в мир вечно обновляющихся новшеств, неизведанных удовольствий и возвышенных треволнений решительно и грозно, как пообвыкшее в хищничестве животное, иной раз блистая, словно новенькая, только с конвейера, машина. И какие-то люди, сначала оробевшие от ожога, полученного при случайном соприкосновении с ним, но вскоре пришедшие в себя и полюбившие его, пошли за ним, первое время держась на почтительном расстоянии, о чем даже не обязательно упоминать, потому как - хлоп! - и поразительно сгрудились, сплотились, и вот уже это коллектив восторженных единомышленников и одночувственников, всюду, где он на своих сумасшедших скоростях проносился, удивлявший и немножко смешивший окружающих. Однако на взлете, в самую пору роскошного цветения на пасторальной лужайке, устроенной подвигами его внезапной и резко обозначившейся суетливости, Припечкин вывалился из окна на втором этаже музея на Барсуковой, да так неловко, что на месте и отдал Богу душу. Ручками замахал в воздухе и ножками дрыгал, пищал, летя, тоненько, как мышь, а на земле сразу затих, умолк навсегда, позабыл про книжки, картины и нравственный стержень.