Иное состояние (СИ)

Мерзлов, когда улегся первый ужас, подробно исповедался в пробежавших по его уму нехороших, опасных мыслях, и не только пробежавших, но и осевших, крепко утвердившихся в его голове, чего и следовало ожидать, поскольку Припечкин не исчезал, упорно маячил перед глазами, а упомянутые мысли касались именно этого человека. Он, Мерзлов, неожиданно понял, что самозваный доброхот и словно бы меценат Припечкин на самом деле никакой не благодетель, а сомнительный тип и, если судить по более или менее ясным признакам его бездушия, отъявленный негодяй; что этот человек, объявивший своей целью всестороннее познание и всеобъемлющую любовь к миру науки и искусств, в действительности холодный, расчетливый и алчный потребитель; и еще счастье, что лишь глазами и прочими органами чувств он способен пожирать чудесные вещи, водящиеся у подлинных художников или выставленные в музеях; до сердца художника ему дела нет; и лучше бы он не существовал. Он наведывается в особнячок брать редкие книжки и почерпать сокровенные знания у своего друга, впихнутого им на должность сторожа, он ссылается на потребности своего стремительного развития и не прочь потолковать о дружеском расположении к сторожу, под маской которого живет и действует великий художник. Но его слова на редкость бесстрастны, движения механичны, от него и дух звериный исходит, запашок. Он видит в этом стороже лишь средство для достижения целей его величественного восхождения, лишь ступеньку, поднимающую его на более высокий уровень. Он ставит себя бесконечно выше не только сторожа, но и художника, кроющегося под его скромной личиной; ему наверняка воображается высокий терем, на залитом солнечными лучами балконе которого он принимает разнообразные горделивые позы, тогда как художник у него под рукой, или у ног, или в темном подземелье томится вместе со своими кисточками, красками и холстами, а с ним вместе томится и его невиданное мастерство. Все это прочувствовал Мерзлов, и оглушающая ярость закипела в его душе. Он понял, что Припечкин, будь на то его власть, в конце концов убил бы, или ослепил, или оскопил его, Мерзлова, лишь бы его знания и опыты постижения не передались еще кому-нибудь из жаждущих всеобъемлющего познания. Умирая, Припечкин в пароксизме своего безмерно эгоистического мировоззрения уничтожит его картины, не допуская и мысли, что они могут достаться кому-то другому и что у кого-то есть на них вполне законные права. Предотвратить этот разгром, покончить с затянувшейся интригой и пресечь змеиные извивы подлости и вероломства можно, лишь уничтожив самого Припечкина. Но он, Мерзлов, Припечкина все же не убивал, он только подбежал к нему с пеной на губах и полыханием бешенства в глазах, подступил близко, грозя кулаком и выкрикивая ругательства. Ругал громко и чудовищно. Испуг заметался в глазах Припечкина. Не выдержав падения души в пятки, обличаемый кроликом заскакал к окну. Последовавшие затем события Мерзлов не в состоянии объяснить. Выпал Припечкин случайно? Или вздумал спасаться бегством, не найдя ничего лучше, чем выпрыгнуть в окно? И почему он скончался, упав с высоты, не опасной, пожалуй, и для ребенка?