Иное состояние (СИ)

Следствие склонялось к мнению, что Мерзлов Припечкина в окно все же выбросил, причем с такой силой, что обличаемый, в момент совершения преступления обретший статус пострадавшего, мог бы и расплющиться, ударившись об асфальт. Если подобной фантасмагории не случилось, это еще не означает, что подозреваемый не приложил руку, с самого начала замыслив именно убийство и тщательно обдумав детали покушения; все указывает на то, что преступление долго и умело подготовлялось и совершено было при безусловно отягчающих обстоятельствах, хотя некоторые концы преступнику и впрямь удалось спрятать в воду. Но прячь не прячь... И сколько веревочке ни виться... Тайное всегда в конце концов становится явным. Тем не менее доказать версию убийства или хотя бы придать ей сносную форму не удавалось, а в результате выдался процессуальный абсурд и застой: и обвинить не выходило, и отпустить удобного для подозрений клиента не хотелось. Мерзлов, на тюремных нарах уже по уши влезший в мистицизм, настоял на внеочередном допросе и бурно высказался о символическом смысле падения Припечкина. Рисуя мазками богатых словесных комбинаций и кутерьмы телодвижений гибель потерпевшего и грандиозную суть ее истинного значения, Мерзлов энергично засновал, забесновался перед следователями, как если бы с жаром и без всяких понуканий с их стороны проводил следственный эксперимент. И вот как, на его взгляд, обстояло дело. Что окно! Не в окно вывалился Припечкин. Он сверзился с воображаемой высоты, на которую нагло посягал, не учитывая своих возможностей и скромных способностей, и все, конечно, обошлось бы назиданием, моралью, какую можно вычитать в конце любой басни, начиная с Эзопа, если бы Бог не порешил вдруг наказать наглеца смертью. Ах, вот оно что, призадумались следователи. Прикрыв глаза ладонями и слегка раздвинув пальцы, они в образовавшиеся щели взглянули на Мерзлова дико сверкающими и несущими сокрушительную пронзительность глазами. Разве этот человек не давал и раньше повода считать его нездоровым психически? Версия, изложенная им, окончательно натолкнула следствие на счастливую мысль отправить безумца в сумасшедший дом, обрамляя отправку рассуждением, что начав с Эзопа, можно Эзопом и закончить и сделать для этого нужно не так уж много. И буквально накануне водворения Мерзлова в дом скорби, уныния и подозрительного веселья был предусмотрительно составлен протокол, или документ, который в определенных условиях можно назвать протоколом, выставлявший подозреваемого уже под прозвищем Эзоп. Невольно, но и не без удовольствия ступивший под сень святого имени легендарного баснописца художник изобличался как средоточие преступных замыслов и источник многих бед, обретал приметы и черты изощренного злодея, убийцы и в естественном порядке переходил в разряд обвиняемых, но получал шанс избежать приговора и наказания как невменяемый. Так он и умер в сумасшедшем доме.

***