Иное состояние (СИ)

- Он склонен к преувеличениям, и ты ему подыгрываешь, тоже склоняешься. А в итоге вы оба люди балагана, цирковых представлений и гротескные персонажи. Такое у меня сложилось мнение. Такую я разворачиваю метафору.

Очень скоро, и двух-трех дней не миновало, Надя принялась твердить, что я стар и не смею паясничать, не смею быть несерьезным, то бишь не должен делать указанных вещей, а если все же посмею... Она многозначительно не договаривала. Или вдруг чеканно определяла: не какому-то Кроне судить о совершающихся страхах и недоумениях, и что вообще за моду взяли он да Флорькин, разыгрывают тут потешную клоунаду, нимало не отвечающий нашим непростым временам фарс. Впрочем, Флорькин настроен как раз в высшей степени серьезно, его настроения могут и должны внушать тревогу, опасения, сеять панику.

Понемногу веселость сошла с меня, крылья, приподнявшие было над землей, опали. Стоило Наде упомянуть Наташу или Тихона, я прерывал ее резким криком:

- Эти люди совершенно не интересуют меня! Отстань!

Она жаловалась, что Флорькин притесняет, суд вершит и выносит приговоры, как бы даже и карает ее порочную, недостойную Петиной незабвенности связь со мной, едко, а порой и агрессивно изобличает свою напрасность, с чрезмерной горячностью рассуждает о нашем поголовном ничтожестве перед Наташей со товарищи, которые творят теперь великие дела. Вон, широко и шикарно распахнули перед общественностью двери музея; и вдруг фалангой, фалангой, да так, что дух захватывает, на них глядючи...

- Иногда мне кажется, что он сошел с ума и заговаривается. Только что болтал, как полномочный представитель какой или посол заморский, о гуманитарной миссии, о благодетелях человечества, заливал, что Наташа, да со товарищи, освоит космическое пространство и покажет нам небо в алмазах... И вдруг как гаркнет: берегись!.. Или оглушительный лай изобразит, а из-за угла как бы кто-то науськивает: ату! ату!.. Я от страха ни жива ни мертва. Придут они, внушает, от тебя мокрое место останется... До того запугивает, что возникает ощущение действительного страха, мучит подозрение, что, может быть, за спиной в самом деле что-то готовится. А они придут? - спрашиваю. Непременно! - отвечает он.

Я уверял: Флорькин безобиден, а если пускаться в общение с ним, пытаться призвать его к порядку, он лишь забредит и нагородит с три короба чепухи, так что самое верное средство - не слушать его, не пускать в дом, захлопывать перед носом дверь.

- Как же, не пустишь его, - возражала Надя, поводя из стороны в сторону округлившимися глазами. - Я заперла калитку - он через забор полез, пьяный и по ходу дела блюющий. Барабанил в дверь, я крикнула, что не открою, так он в окно втиснулся, сначала запустив руку в форточку и нащупав крючочки... У меня там крючочки. Ну, в виде щеколды, а на самом деле крючок, своего рода задвижка. Хотя ты ж не интересуешься хозяйством, зачем тебе знать, по-твоему, это ерунда... Ты, мол, выше. А придут, нагрянут, ты убежишь, меня бросив...

- Из печной трубы не высовывался еще этот Флорькин? Когда топаешь тут, гляди под ноги, он, может, сидит в подполье и смотрит в щели.

Надю мои мрачные шутки только печалили. Она судорожно искала у меня защиты, а я постыдился бы защищать ее от такого смешного и нелепого человека, как Флорькин, хотя, случись мне встретить его ненароком в те дни, я сказал бы ему, конечно, пару теплых слов. Дошло до того, что Надя растолкала меня среди ночи, ошалело шепча в ухо:

- Слышишь? Кто-то ходит по окном... бродит кто-то... это он!

Она включила свет, схватила с ночного столика ножницы и, быстро перепробовав разные голоса, в конце концов басом крикнула: кто здесь? Я, как был в трусах, у меня синие трусы в полоску, до колен, я по случаю накупил их изрядно про запас, выбежал на середину комнаты и, потрясая кулаками, завопил:

- Все это только раздражает, только бесит! Угомонись, дура, никого нет, твои страхи ломаного гроша не стоят!..

Я хотел быть убедительно мрачным, по-настоящему угрюмым, говоря ей это, но принял смехотворную позу и сказал жалкие слова. Еще и не завершив свою маленькую протестную речь, не сменив позу, я понял вдруг, что мне больше нечего делать в Получаевке. Надя не отстанет, так и будет тормошить меня, втягивать в свои дурацкие кошмары. Найти Флорькина, поговорить с ним по душам? Он ведь, полагаю, и в самом деле навещает бедную вдову и нашептывает ей всякий вздор. Попробовать образумить его? Так он только порасскажет мне еще что-то соблазнительное о Наташе, смутит мое сердце, внесет в него новый разлад.

***