- А вы добрый... вы, добрый человек, судя по вашей форме, охранник? - пробормотал я, еще не вполне справившись с оцепенением тела и ума.
- Хрен редьки не слаще, если вдуматься, что вы такое говорите, когда все совершенно очевидно, - ответил он и с полпути к завершению тирады взглянул на меня с особой пристальностью, отдающей, между прочим, и заготовками к тому, чтобы стремительно и резко взять на заметку мои недостатки и слабые стороны. - И что же это вы подкатываетесь? Да еще на редкость по-книжному, интонации с завитушками, кудрявые какие-то... Скучно вам? Мне нестерпимо скучно тут одному, при закрытых дверях, и я не прочь от разговора, но давайте попроще, и, кроме того, здесь не место для притч.
Высказавшись, он приободрился, определенно устранив последствия недавней скуки.
- А притча о художнике Мерзлове и его благодетеле Припечкине?
- Она многому нас научила, - уже с необычайной живостью откликнулся бородач. - Мы стали проще, доступнее, людьми нашего круга можно вооружиться как благотворным примером и блистать в обществе, меньше они нынче тратятся на деликатесы и дорогие вина, не выпендриваются почем зря. Жонглировать словами, особенно когда на грани нервного срыва, допустимо, но брать из заумных книжек без меры не можно, мы это усвоили, мы тут теперь и сами грамотные, то есть самой жизнью наученные, и не приветствуем ничего лишнего. А форма... форма, - вскрикнул внезапно этот человек с неожиданно прорезавшимся тонким взвизгиванием, - это да, это нечто! Я даже врезал одному от души...
Мне показалось, что он уже торопится что-то мне на особый лад растолковать, и тогда я тоже заторопился, не дал ему договорить:
- С какой же это стати ни за что ни про что врезали? Да вы что! Разве можно?
- Было за что, - сказал охранник бодро и сурово. - Я думаю, в форме я - отчетливая и конкретная личность, человек в форме ярко выражает черты мужского характера, и к тому же, ба, у него появляется возможность представать как сама элегантность. Сначала даже сколотилась целая армия, и в ней персон триста практиковали как настоящие генералы, если брать по их фактической роли, но расформированы и кто куда, почти что врассыпную, а я остался один в поле воин. Однако ж недоносок, а он не знает ни слова правды, усомнился в моей преданности идеалам, повел свою линию. Я в форме смотрюсь, зачем с этим спорить, зачем роптать на очевидность, но он стал хорьково петлять, щериться крысой, вчинял мне намеки, декоративно изгибаясь, как ряженный, как маскарадное чучело. А намекал, что я, в разрезе объективной реальности, возможно, не тот, за кого себя выдаю, и душа у меня на самом деле заячья. Взял на себя смелость высказать предположение, что я, как и подобает зайцу, могу в ходе размышлений совершенно ничего не соображать или несказанно заблуждаться, увязать в ошибочных мыслях, пугливо озираясь по сторонам. В целом я действительно способен сморозить и ткнуть пальцем в небо, но только не в отношении формы. С другой стороны, я, конечно, понимал, что одной элегантности мало и что элегантный в форме я еще не полноценный и законченный человек и рискую в наивысшей точке оказаться...
- Про наивысшую точку интересно, возможны совпадения, - перебил я.
- Совпадения? С кем? С зайцем? - мгновенно побагровел мой собеседник.
Я был ошеломлен обрушившимся на меня потоком слов. Не дождавшись ответа - я лишь скупо мямлил что-то - охранник сказал:
- Не знаю, что вы подумали, но вообще-то предположено было моим оппонентом... человеком, прямо сказать, недалеким... что я под нажимом его психологии или просто в результате физического воздействия окажусь бараном, телятиной, отбивной, только не человеком, которому есть еще что из себя выдавливать, в частности, раба... понимаете теперь, какую околесицу он нес?.. Мол, в апофеозе давления окажусь хлюпиком, отбросом, гнилым интеллигентом. Это, мол, непременно случится со мной в конечном счете, но где он, этот счет, и пока суть да дело, я, дескать, постоянно хожу под угрозой запрограммированного вырождения. Хорошо, допустим, может, что-то и запрограммировано, да только что мне за дело до того, если, по-моему, наивысшая точка подразумевает не что иное, как высшее напряжение боевого духа и орлиный полет, а форма это как нельзя лучше подчеркивает. И вот тут-то, в этой самой точке, споткнуться? прогореть? сбросить человеческую кожу и выползти из нее гаденышем? с самой-то высоты и брякнуться?
- Смотрю я на вас и начинаю...
- Упорно и последовательно занимаюсь общей культурой тела, в то же время и развитием отдельных форм телесной организации. А также регулярные тренировки небезызвестных органов в обществе молодых, очаровательных, до потери памяти влюбленных в себя дам, способных дать достойный отпор в случае стороннего нападения, но безотказных, если подойти к ним с душой.