Иное утро

– Значит что тебя вновь обманули. И меня тоже. Знаешь ли теперь ничего нельзя сказать наверняка. Вот только в кофейне мы наверняка знали что ты обрадуешься нашему сюрпризу после обеда. А теперь не знаем, вот и все.

Холод внутри Арфо взобрался по всему телу пронесся по нему электрический ток, парень сжимал кулаки и тихо сопел.

– Что делать? – сказал он.

Макс повернулся к будущему богу.

– Учиться стрелять, – ответил он и подняв правую руку щелкнул пальцами. – Август, займись им.

Арфо и не заметил как его наставник появился сзади.

– Пошли, – сказал он и взял Арфо под руку. – Надо быстрей все делать.

Парень еще раз посмотрел назад и увидел в глазах Тимии тот же страх что и вчера.

– Я скоро! – крикнул он. – Я скоро!

– Научись стрелять, тупень! – крикнула она ему в ответ и помахала рукой. А когда тот пропал из виду, и больше не мог слышать она обратилась к Максу. – А мне что делать? Продолжишь пиздеть что он станет богом?

Макс улыбнулся.

– А что мне еще говорить? Если не хочешь слушать про окнчательную цель нашей компании, то давай объясню что тебе стоит делать в Цитадели. Но, – сказал он и достал еще одну сигарету, – позвони для начала маме и папе. Они беспокоятся, и ты беспокоишься.

– Пошел ты… – Тимия развернулась и вернулась в палатку.

Макс закурил.

Нельзя сказать что жизнь Тимии была сложной. Она была прилежной девочкой все время которое она себя помнила. Огромные тома текстов по технологии или создание чертежа в университе легко давались, а учителя твердили что у девочки талант. Хотя в слове “талант” Тимия видела какое-то высокомерие и не считала себя таковой. Она просто делала то что у нее получалось, а если этого не получалась – она училась, вот и все. И когда она выступала с данным аргументом ее часто причисляли в касту “других”. “Ты другая, тебе не понять” – говорили они. И она и вправду даже и не пыталась их понять, хотя, в свою защиту, можно было сказать что другие направления ей тяжело давались. Талант не распространялся на ту же социализацию или кулинарию. Готовила она так же плохо как и понимала намеки человека к знакомству и его, последующие отношения. Если в инженерном деле на все была четкая инструкция, были параметры и были конкретные средства, то в случае взаимодействия с людским появлялся огромный пласт хаоса непостижимого.

Непостижимо Тимии и ее чувство страха нажать на кнопку вызова на номере Мамы. Если воспринимать чувства как осознанные эмоции, то страх звонка можно было бы интерпретировать как нежелание принятия того факта что Мама и вправду в безопасности, что в крайней мере эгоистично, злобно, и трусливо. Что она будет говорить ей когда та ответит? Где пропадала эти полгода? Что делала? Почему она не в таких же мирных колониях? И самое главное – почему звонит только сейчас?

Вопросы, вопросы, все наслаивались в сознании и на экране телефона. Звонок вообще дело сложное для человека такого склада ума и характера как у Тимии. Обычно она заранее продумывает сюжет своего разговора, слова сказанные в нужное последовательности должны были донести до собеседника именно ту мысль которая была у нее в голове. Но, как и во всем человеческом, существовал, и действовал, фактор неожиданности и из-за него весь сценарий рушился из раза в раз. Она поняла это еще в свои шестнадцать когда попыталась соврать матери про свое отсутствие в филармонии, а та сразу же все поняла. Как? Скорей всего Тимию выдала тональность и тембр голоса, в распознавание которых у матери был огромный опыт, “слух” – если можно так выразиться. И ее ложь по поводу “задержки в школе” (на самом деле она просто наслаждалась весенним воздухом на улице) была вдребезги разбита пожеланием поговорить с учительницей. Тимия сказала что она в туалете, но мама продолжила спрашивать тогда почему она ответила именно сейчас, ведь благоразумные девочки не разговаривают в уборных. Потом пошли доводы о плохой слышимости, об отсутствии эха и посторонних голосов. В итоге Тим сдалась, призналась, и получила наказание. Но не за отсутствие, а за ложь. И вот опять настал тот момент когда ей надо было соврать. Прошли годы раздельной жизни. Прошли годы ссор. И прошло полгода их отсутствия в обзоре друг друга в сломавшемся мире. Рука Тимии дрожала.

– Ты ведь уже соврала Марии.

Тимия открыла глаза и увидела перед собой маленькие грязные синие кроссовки надетые на голые ступни и влажные ноги. Страх завладел всем телом моментально и она оцепенела не в силах поднять голову.

Марк стоял напротив и было видно как кровь, смешанная с грязной водой в блевотной жиже, каплями падали с его рук на пол.

– Скажи маме что все хорошо, – сказал он.

– Ты зачастил.

– Ты не отпускаешь меня, Тим.

На краешке обзора Тимии, там где находился вход в палатку, ткань, охраняющая их от внешнего мира, колыхнулась и за его просторами стали четко видны стебли рогоза.

– Позвони маме, – сказал Марк, – скажи что все хорошо.

– Я совру.

– Все хорошо, Тим, прими это. Все будет хорошо как только все закончится. Поэтому все хорошо.