Иное утро

– А что же никто из вас не сказал принять собственное решение? – сказала она. – Почему вы все мне что-то обязуете? Я уже вроде точно и прямо вам ответила – мне плевать. Мы лишь круги на воде.

– Тогда весь мир утонет, – сказал Винсент Росс, – Тунсцентс уже не в силах сдерживать море, а Арфо не способен отказаться от человеческого начала сам. Он займет трон и сделает нас всех…

– Замолкни! – взревела Тимия. – Просто заткнись! Ты жалкий книжный червь и не способен решать судьбу мира. И я не способна. Если Арфо, как бог, решит что миру пришел конец… Пусть оно будет так.

– Это не Арфо, милая, – говорило эхо матери, – это твой брат. А он мертв. Да, мне тоже жаль, но прошлое – есть прошлое. Убей в нем…

– НЕТ! – перебила криком Тимия. – Убить в нем человека? Идите все к черту. Просто идите к черту.

– Он бог, – сказал Макс. – В нем не должно быть чего-то человеческого.

– Ага, как скажешь, – сказала Тимия и пошла прямо, – пообщайтесь между собой тут. Может чего придумаете.

– А что будешь делать ты? – крикнуло в след эхо Матери.

Тимия не ответила ибо не знала что ответить. Она была без единой мысли что же делать когда она дойдет до Арфо. Если дойдет.

Ч2.

Чем дальше она шла, тем больше монстров встречалось ей на пути. Но все они бездействовали прячась и скрываясь за углами домов, и каждый кто хоть как-то предпринимал попытку броситься на девушку – сразу же отступал.

Причиной тому был исполин бесшумно идущий вслед за Тимией. Столбопробитый, на каком-то из своих уровней сознания, понимал что его еда, его пища, как подумала Тимия, следит и норовит выскочить на девушку. Поэтому они находились в неком полезном симбиотизме.

По началу она боялась его, но вскоре поняла что существа бесшумные в этом мире столь же бесшумны как и безвредны. Хоть и огромно-пугающие.

Вообще знания стали приливать в ее голову все большими волнами, и волнами незаметными, проходящими сквозь плотину разума через задний вход или посредством подземных, или подчерепных, вод. На перекрестке Шестьдесят седьмой и Тринадцитой улицы она, неожиданно для себя, поняла как вязать крючком, а еще через квартал вспомнила как готовить афарар. И знания эти были в чем-то парадоксальными. Если она задумывалась об этом, то не могла и представить себе что она об этом не знала, но она не знала до той минуты пока она об этом не думала. Но, опять таки, этим нельзя было в полезной мере воспользоваться. Хотя она и попыталась.

Тимия никогда в жизни не покупала себе ювелирных изделий. Ни золота, ни драгоценных камней у нее не было. А раз не было так она ими и не интересовалась. Поэтому она постаралась подумать: “А как они изготавливаются? Есть ведь наверное какая-то техника, экстравагантные способы, хитрые решения и исторические предпосылки?”

Подумала, и, проблевалась на серый асфальт.

Поэтому и нельзя было в полной мере положиться на этот способ познания мира.

Логика серого мира была, вроде бы и понятна, но в то же время – непонятна абсолютно. Серый мир являл собой абстракцию которую, тем не менее, создавали люди.

Но чем ближе Тимия подходила к Цитадели, тем более физическая реальность вокруг искривлялась.

Дома начинали клониться к земле, а всякий взгляд в пробелы между ними искажался подобно неровной отливке стекла. Но сама дорога при этом не менялась. Тимия как шла, так и идет по ровной и гладкой поверхности. И идти ей нужно было еще достаточное расстояние. Цитадель виднелась на горизонте, становилась все больше по мере приближения, но сейчас она все больше походила на нечто столь огромно-непостижимое что терялось и сливалось с общим фоном, или, им являлось. И туман, или облака, только больше искажали очертания вечно разрушающегося шпиля.

Расстояние тоже стало понемногу искажаться, и до следующего перекрестка, конца Тридцать седьмого квартала, Тимия дошла спустя час.

Еще одной странностью Тимия заметила что ей вовсе не хотелось есть. Да, почему-то ей пришло это в голову после того как она, буквально, материализовала себя из ничего в что-то, но отсутствие голода, как естественной потребности и животного желания беспокоило на каком-то из подсознательных уровней.

Если с происходящим вокруг можно было смириться в ряду невозможности его изменения, то внутренний мир беспокоил. И беспокоил голод тем что в реальности на него можно было сослаться и чутка отделить беспокоящие ее мысли. Сейчас же такого не было и мысли про Арфо, про дальнейшие ее действия, начинали донимать с чудовищной силой.

Пустота, тишина и отсутствие опасности, в ввиду тихого защитника, действовали на нее хоть и успокаивающе, но и тревожно-беспокойными волнениями.

Хотя, быть может, это и следовало делать. Она же, как ни как, благоразумная девочка.

Тимия сплюнула от одной мысли об этом своем прозвище.