Читаем Иное утро полностью

– Я бы сам хотел знать на это ответ. Но я его не знаю. Слова, бесконечные слова тянутся в бесконечной веренице предложений и туманом ложатся на наши чистые души. Серый мир безумен из-за того что мы безумны, но умны в той же степени. И мы люди только из-за того что задаем себе вопросы. Я бы хотел стать зверем, но не могу. Попросту не могу перестать быть человеком даже в этом мире, как бы не пытался. Даже после смерти ты вот представляешь меня таким каким я был. И копия ли это меня или я настоящий, а существовал ли когда-то я настоящий? Физически – да, но тут физика, – Макс указал рукой на цитадель уже столь близкую что ее массивные ворота, два камня высотой в дестяки метров стояли буквой лямбда, – тут она бесполезна. Объективность – вот наш бог, и он спит там. Проснулся и смотрит на своего преемника, своего судью и своего палача. Ты должна это сделать только из-за того что ты будешь страдать в обоих вариантах. Страдания это ключ к человечности, к самой жизни, к движению вперед – во избежание этого страдания, – Макс опустил голову. – Прости. Я опять ушел в дебри. Этот мир… он сводит меня с ума. Не слушай что тебе говорит текст, – Он опустил руку, Тимия невольно моргнула и они оба оказались у входа в Цитадель. – Пока. И прощай.

Ч4.

Издалека Цитадель была похожей на зеркальное и вытянутое яйцо, чей кончик (или вверх) находился в постоянном разрушении и пересоздании самого себя, но вблизи она была больше чем что-либо в реальности и затмевала собой весь небосвод оптическим искажением создавая самой себя небосвод. Находясь близ Цитадели Тимия уже была в ней, когда еще только была у входа. Искажение работало таким образом что поверхности искривлялись сами в себя и вверх менялся с низом, а дорога, по которой они с Максом сюда добрались, ввела вверх по дуге в небеса. Обломки же этого творения падали теперь вниз и испарялись в туманной дымке, зеркального отображения и по совместительству “цельного” “сталактита” который теперь можно было назвать “сталагмитом”.

Тимия, смотря на это невольно испугалась. Она огляделась по сторонам и не обнаружила ничего живого. Столбопробитый и Макс исчезли, существа – тоже. Она была одна у каменной арки.

Вход представлял из себя два камня, а за ним белеющее белым шумом ничего, но “ничего” осязаемое и вполне материальное, как туман, но в разы и разы выкрученный по яркости и плотности. Хотя и яркости от этого прохода не было. Он просто горел белым, как чистый, только что выпавший снег или лист бумаги, как само значение слова “белый”.

Тимия протянула руку вперед и та исчезла в косматой белизне, моментально отдернув ее обратно все тело напиталось какой-то необычной легкостью граничащей с наслаждением.

Вспомнив недавние слова Макса Тимия не стремилась войти вовнутрь и постаралась осмотреться. Но осторожно, ведь материя под ногами искривлялась настолько что каждый шаг материализовал пространство и искажало под собой, создавая тем самым мостик между одной ее ногой и другой в капле или, скорее, в кляксе отражающей зеркальной поверхности. Первый шаг дался ей с особой опасностью, ведь подняв ногу она оказалась на одном только сером клочке дороги, и все внутри ее вспыхнуло очагами и лампочками “опасности”. Тимия однако спустя секунду поборола этот неестественный страх и поставила ногу в пустоту – появилась сопрягающая клякса.

– Не заходи сюда, – сказал Арфо. – Прошу, Тим, не надо.

Услышав знакомый до боли голос Тимия поддалась вперед.

– Арфо! Арфо, это ты?

– Тим, прошу, я не хочу умирать.

– Я ничего тебе не сделаю! Обещаю!

– Нет. Нет. Не надо.

– Марк! – вскрикнула она и зашла в пустоту.

Ч5.

За секунду, в белизне, из того что было низом, выросли каменные стволы деревьев. Пустота поросла тысячью исписанных именами каменных изваяний ветви которых тянулись к пустотелому солнцу, или того что притворялось солнцем за туманными облаками. Тут было темно и светло одновременно, представляя ту серость зимних утр или летних вечер, и в душе скрипело какое-то чувство что вот-вот и хлынет холодный дождь.

Низ же порос черным асфальтовым покрытием с дорожной разметкой отмечая четкие квадраты, в которых уже, в шахматном порядке, белыми были нарисованны кривые знаки “Stop” и “Ведуться дорожные работы” строго по одному на отсек.

Все выросло из небытия так быстро что глаза Тимии еще привыкали к четкости изображения видимым ею, и она щурила глаза в поисках цели. Зрение Тимии, в реальности, было “единичкой”, но тут она могла заглянуть за километры и километры вдаль, казалось что самую мельчайшую деталь можно было рассмотреть на микроскопическом уровне не прибегая к этому микроскопу. Четкость изображения, четкость ее видения этого изображения зашкаливала, но Тимия старалась не думать о том что уже думает.

– Арфо! – крикнула она и совсем забыла как громкие звуки распространялись раньше. Ее крик был настолько громким что с непривычки ей пришлось зажать руками уши. – Черт. – выругалась она.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное