Иногда я лгу

Пятница, 30 декабря 2016 года

– Ты уже здесь? – спрашивает Пол.

– Мне так и не удалось уснуть, – отвечает Клэр.

– Как и мне.

Мне тоже, эта бессонница, похоже, заразительна.

– Я, пожалуй, пойду, чтобы вы немного побыли вместе.

– Нет, останься. Если, конечно, хочешь. Я не против.

Проходит час за часом, а они сидят, не говоря ни слова. В палату заглядывают медсестры, ворочают меня с боку на бок, но картина остается неизменной. Мне хочется рассказать им о мужчине, который во сне берет меня в заложницы. Не уверена, что они мне поверили бы, даже если бы у меня была такая возможность. Теперь я вспомнила, кто он, но до сих пор не знаю, почему он со мной так поступает, я ведь всего лишь сказала «нет».

Муж и сестра сидят по обе стороны больничной койки, мое истерзанное тело проводит между ними границу. Бесконечные минуты и часы, жертвами которых мы втроем стали, подернуты молчаливой пеленой невысказанных слов. Я чувствую, как они образуют собой высокие стены, каждая новая буква, каждый слог громоздится на предыдущие, выстраивая шаткий дом из вопросов, на которые нет ответа. Их скрепляет раствор вязкой лжи. Если бы вокруг не было столько лжи, стены давно бы обрушились. Но мы сами выстроили вокруг себя тюрьму.

Сегодня Пол не берет меня за руку и не включает музыку. Переворачиваются страницы, безостановочно летит время, каждый момент которого отмечен усилиями аппарата вентиляции, теперь дышащего за меня. Наконец тишина в палате сгущается до такой степени, что кому-то из нас просто необходимо ее разогнать. Я этого сделать не могу, Клэр не хочет, поэтому эта роль достается Полу.

– Это была девочка.

Эти три слова бьют меня под дых, прошибая дыру в безмолвном существовании, к которому мы так привыкли.

Это была девочка.

Я была беременна.

Это была девочка.

В прошедшем времени.

Это была девочка.

Я уже не беременна.

Теперь, когда ко мне вернулись воспоминания, они мне не нужны. Пусть уходят.

Во мне жил и рос ребенок, но я убила его своими ошибками, а теперь даже не могу вспомнить, в чем они заключались. Зато хорошо знаю, что в итоге потеряла.

– Вы всегда можете попытаться еще, – говорит Клэр.

По правде говоря, мы и не пытались. Мы давно сдались.

Этот ребенок появился случайно.

Он был прекрасной, чудесной случайностью, которую мы бездарно просрали.

Я представляю, как Клэр обнимает Пола и прижимается к нему, чтобы утешить. Даже мое горе о потерянном ребенке больше мне не принадлежит, она и его у меня отняла. Эта мысль поднимает во мне волну ревности и гонит ее по всему неподвижному телу. Мои страдания тянут меня вниз, внутрь моего худшего «я».

Я бы ее сохранила.

И мы бы все ее любили.

Но теперь потеряла. Как и всех остальных.

В палату, распространяя запах чая, входит Северянка. Она даже не догадывается, что оборвала разговор, в котором мне практически ничего не дано понять. Я чувствую, что вся моя ненависть сосредотачивается на ней, но она ничего не замечает и хлопочет, как будто конец света не наступил.

Убирайся и оставь меня в покое!

Я проваливаюсь в пустоту, контакт с реальностью слабеет. Меня пичкают какой-то дрянью, которая змеится под кожей, парализует мозг и выдавливает из меня жизнь. В какой-то момент в голову приходит мысль, что сейчас было бы неплохо умереть, просто уснуть навсегда и больше никогда не просыпаться. Если я уйду, никто не станет по мне тосковать, возможно, наоборот, все почувствуют облегчение. Мне кажется, из моих глаз катятся слезы, но сестра все так же протирает мое лицо, ничего не замечая. Она не так деликатна, как остальные. Может, прекрасно видит всю грязь, которая скрывается у меня под кожей. Влажная ткань шлепает меня по лицу, и я открываю глаза.

Они стоят надо мной – все в черном. Я лежу не на больничной койке, а в открытом гробу. Здесь собрались все: Пол, Клэр, Джо и даже он. Он бросает на меня лопатой землю, и я совершенно не понимаю, почему ему никто не помешает. Земля падает мне на волосы, набивается в рот, попадает в глаза.

Я кричу им его остановить, но они не обращают внимания, не в состоянии меня услышать.

Я не умерла.

Он улыбается, потом склоняется над гробом и шепчет мне на ухо:

– Нет, умерла! Но не переживай, ты будешь не одна.

Потом берет на руки девочку в розовом халате и кладет рядом со мной. Она обнимает меня ручками за талию. Гроб зарывается все глубже в землю, и вокруг становится темно. Я начинаю плакать, она начинает петь.

Тихая ночь, дивная ночь, мирно и ясно кругом

[8].

Она показывает на беззвездное небо, и я долго смотрю на луну.

Мать и дитя, Мария и Христос

Девочка прижимается ко мне сильнее.

Дремлют, объятые сном.

Она поворачивается ко мне и подносит палец к тому месту, где должны быть губы. «Тссс».