Иногда я лгу

– У тебя есть друзья, кроме меня?

– Да, есть, – говорю я и тут же понимаю: это уже не так. В нынешнем году мы получили даже меньше рождественских поздравлений, чем я написала сама.

Чтобы привлечь мое внимание, одна из продюсеров протягивает мне хлопушку. Я улыбаюсь ей, хватаю край сверкающей золотой бумажки и с силой тяну. Но ничего не происходит, и мы обе хохочем. Я дергаю сильнее, на этот раз хлопушка выстреливает, заставляя меня подпрыгнуть на месте, хотя это совсем не стало для меня неожиданностью. Выигрыш за мной. Я надеваю на голову бумажную корону и читаю шутку, написанную на вывалившейся из хлопушки бумажке:

– «Что растет в лесу и все время дергается?»

Я поднимаю глаза и вижу обращенные на меня застывшие в ожидании лица. Сомневаюсь, что еще когда-нибудь их увижу.

– Нервный тик.

Некоторые улыбаются, кто-то неопределенно фыркает, но никто не смеется. Кто-то зачитывает более удачную шутку.

Джо показывает на небольшую пластмассовую рыбку, выпавшую из хлопушки. Я поднимаю ее и кладу на ладонь. Они запомнились мне с тех пор, как мы с Клэр были детьми. «Золотая рыбка, Прорицательница» – написано на упаковке. Воспоминания вызывают на моем лице улыбку. Головка рыбки в руке съеживается. Я уже не помню, что это означает, поэтому в поисках толкования просто читаю крохотный белый листочек, испещренный толкованиями: «крутит головой = ревность».

Я отбрасываю рыбку и больше не улыбаюсь. Да, ревность. Имею право.

Дверь ресторана распахивается, и внутрь врывается порыв холодного воздуха, сбрасывая с некоторых голов бумажные колпаки. Мэтью пришел. Мадлен – нет. Он снимает пальто и садится за стол, превращая это простое действие в настоящее представление. Потом стучит ножом по своему бокалу с просекко, в чем вообще-то нет необходимости, потому как кроме нас в ресторане больше никого нет, а все темы вежливых разговоров на трезвую голову коллеги уже исчерпали, хотя сегодня нам и есть о чем посплетничать.

– Я хочу, чтобы сегодня вы все с радостью отметили Рождество и насладились давно заслуженным отдыхом… – говорит он и для пущего драматизма на несколько секунд умолкает.

Мне хочется запустить ему в голову тарелкой, но вместо этого я беру салфетку и кладу ее на колени.

– …но сначала позвольте сообщить вам печальную новость.

Вот теперь он меня заинтересовал.

– …Знаю, вы все в курсе злосчастного инцидента с микрофоном, имевшего место сегодня днем, когда Мадлен давала интервью.

Я потягиваю лимонад со льдом, в котором льда намного больше, чем жидкости, – от него сводит зубы.

– Но то, что я вам сейчас скажу, не имеет к этому никакого отношения.

Лжец. Я ставлю стакан на стол, опускаю руки и молитвенно складываю их под столом, изо всех сил стараясь не трогать губы в присутствии посторонних.

– К сожалению, я вынужден вам сообщить, что Мадлен решила оставить нашу программу по причинам личного свойства и отныне больше не будет вести «Кофейное утро».

Все, в том числе и я, ахают.

– Я говорю об этом сейчас, потому что завтра новость разнесут все паршивые газетенки, а мне хотелось бы успокоить вас, заверив, что передача продолжит выходить и вы можете спокойно работать дальше. На новогодние праздники мы пригласим ведущих со стороны – Эмбер, я надеюсь, вы по мере возможностей им поможете – а потом примем решение уже на постоянной основе.

Я в ответ киваю. Таким образом он дает понять, что мне теперь ничего не угрожает.

Все тут же бросаются усиленно обсуждать произошедшее. Теперь, когда нам сообщили эту новость, она становится главной и единственной темой разговора. Мэтью утверждает, что Мадлен покидает программу по причинам личного свойства – пожалуй, за этим столом лишь я знаю, насколько они в действительности личные.

Приносят рождественский чесночный хлеб – пересушенный и неаппетитный. Я уже подумываю, как бы улизнуть, но в этот момент слышу стук в окно за моей спиной. Повернувшись, вижу перед собой расплывчатый силуэт, но из-за искусственных снежинок узнать улыбающееся лицо не могу.

– Ты его знаешь? – спрашивает Джо.

Сначала я лишаюсь дара речи, усиленно пытаясь понять, как он меня нашел и что сейчас здесь делает. Эдвард стоит, улыбаясь нам обеим.

– Простите, мне надо на минутку отлучиться, – говорю я, не обращаясь ни к кому конкретно, и встаю из-за стола.

Когда я выхожу на улицу, холодный ветер тут же напоминает, что следовало бы надеть пальто.

– Привет, – говорит он, как будто его поведение можно назвать приемлемым.

– Чем это ты занимаешься? Ты что, следил за мной?

– Ну-ну-ну! Извини, но нет. Может, это так выглядит со стороны, но я тебя не преследую, честное слово. Ты же сама мне вчера сказала, что сегодня будешь отмечать в этом ресторане Рождество.

Сказала?

– Недалеко отсюда, на этой же улице, у меня была встреча. Увидев тебя в окне, я захотел поздороваться.

Я ему не верю.

Я замечаю, что он небрит, на загорелом подбородке темной тенью залегла щетина, на нем та же одежда, что и вчера, из-под длинного шерстяного пальто выглядывает уже знакомая белая рубашка. Он ждет, что я скажу что-нибудь в ответ, но поскольку я молчу, вновь пускается в объяснения: