Иногда я лгу

Сестра не всегда была мне сестрой, когда-то давно мы были лучшими подругами. В те времена она называла меня Тэйлор – меня почти все называли по фамилии, потому что мне самой так больше нравилось. Эмбер ведь значит «янтарный», и это имя мне казалось таким же второсортным, как и янтарно-желтый свет на светофоре. Красный предписывает остановиться, зеленый – ехать, а желтый никакого особенного смысла не несет, он незначительный, как и я сама. Я была убеждена, что из-за этого имени меня не любили в школе – они всегда называли меня не Эмбер, а всякими другими словами. Сначала родители были вне себя, они пытались убедить меня, что янтарь – драгоценный камень, но я знала, что я никакой ценности не имею. Я неделями не откликалась ни на что, кроме Тэйлор, так что в итоге они тоже стали меня так звать. Все изменилось лишь после замужества. Тэйлор канула в Лету, и ей на смену пришла Рейнольдс. Меня опять стали звать Эмбер, и я почувствовала себя новым человеком.

Помню тот день, когда мама положила трубку и сказала, что Клэр в последний раз перед отъездом приглашает меня в гости. Мне не хотелось идти, я злилась, что она уезжает. Но мама возразила, что я должна пойти, что так будет правильно. Она ошибалась. Это была величайшая в моей жизни ошибка, за которую мне приходится расплачиваться по сей день.

В тот вечер мама Клэр заказала нам на ужин пиццу – готовить она особенно не умела. Я до сих пор помню, как Клэр орала, что мне не нравятся ананасы. В такие минуты, полностью потеряв над собой контроль, она меня пугала. Я никогда не разговаривала с родителями подобным образом и всегда удивлялась, почему ей сходило это с рук. Ее папа дома бывал редко, предпочитая просаживать за игрой те небольшие деньги, которые у них имелись, и без конца менял работы. Мама часто выпивала и ходила по дому с таким печальным и утомленным видом, будто жизнь ее сломила. Она махнула рукой и на Клэр, и на всю свою жизнь. Глядя на нее, я поняла, что бездействие бывает не менее опасным, чем некоторые поступки.

В те времена Клэр не пользовалась популярностью в школе, она была агрессивным ребенком. Злилась на весь мир и почти на каждого в отдельности. Они то и дело переезжали, и у нее были проблемы едва ли не в каждой новой школе. Она была очень умная, даже чересчур. Она будто бы утомлялась, едва познакомившись с новым человеком, потому что сразу же видела его насквозь – и оттого постоянно была разочарована. Она предпочитала чтение реальной жизни, и некоторые ее друзья жили на страницах книг. Я была единственным ее настоящим другом. Она начинала ревновать, едва я заговаривала о ком-нибудь еще, так что со временем я перестала так делать.

Я по-прежнему каждый день вспоминаю о том, что тогда случилось. Я все спрашиваю себя, я ли во всем виновата и нельзя ли было это как-то предотвратить. Она была всего лишь маленькой девочкой – но и я тоже. А девочки отличаются от мальчиков: они сделаны из сахара и пряностей, а шрамы у них остаются на всю жизнь. Мои шрамы тоже со мной – они внутри, но это не значит, что их нет.

Той ночью я слышала, как она встала и прокралась к двери. Я лежала к ней спиной, но мои глаза были открыты. Она чиркнула спичкой, и я почувствовала ее горелый запах. Я подумала, что она зажигает свечу или что-то в этом роде, потому что у них в доме часто отключали свет: ее родители всегда с трудом платили по счетам. Потом она прошла в прихожую. Я немного подождала, но когда Клэр не вернулась, встала посмотреть, где она. У них всегда было очень холодно, поэтому мама дала мне с собой мой новый розовый халат. Я в него плотно закуталась и завязала пояс.

Потом тихонько вышла из комнаты, прокралась на цыпочках мимо спальни мамы Клэр и остановилась наверху лестницы. Все двери были закрыты, кроме ванной, но там никого не было. Услышав внизу шум, я спустилась на пару ступенек вниз, стараясь ступать как можно тише. И вот тогда я ее увидела, и это было странное зрелище. Я села на корточки и стала сквозь перила смотреть, как Клэр расхаживает по кухне.

На плечах Клэр был школьный рюкзак, надетый прямо на пижаму. Я смотрела, как она неподвижно стоит перед старой белой плитой. Затем она повернула ручку одной конфорки и уставилась на нее с таким видом, будто ждала, что случится дальше. Повернула еще одну. Какое-то время я не двигалась с места, будто окаменевшая. Потом Клэр очень медленно повернула голову в мою сторону, и я подумала, что она меня видит. Ощущение было такое, будто она смотрит прямо на меня, ее глаза в темноте сверкали, как у кошки. Помню, меня охватило неистовое желание закричать. Если бы я только могла. Она отвела взгляд, вновь встала перед плитой и повернула ручку еще одной конфорки.

Я как можно тише поднялась и на цыпочках вернулась на второй этаж, не понимая толком, что происходит, но зная, что это ужасно. Подергала ручку спальни мамы Клэр, но она оказалась закрыта. Мне надо было постучать, предпринять хоть что-нибудь, но я лишь вернулась в комнату Клэр и, не снимая розового халата, легла в постель. Видимо, я надеялась, что это всего лишь страшный сон.