Иногда я лгу

В коридоре стоят какие-то люди. Я не могу понять, кто они, так что держу глаза закрытыми. Вслушиваюсь в слова, в эти рваные потоки звука, струящиеся в щель между деревянной створкой и стеной. Дверь приоткрывается еще чуть-чуть, и стремительная речь становится достаточно четкой, чтобы я поняла: у меня нет никакого желания слышать эти голоса.

– Да, конечно я справлюсь. Идите домой, поспите несколько часов. Зачем нам всем встречать Новый год так по-уродски. Увидимся утром.

Это Эдвард.

Я все так же не открываю глаз и стараюсь сохранять спокойствие. Он закрывает дверь, и я слышу, как поворачивается замок. Свет он не включает, медленно подходит к кровати.

– Ну, приветствую вас, миссис Рейнольдс, как вы себя чувствуете этим вечером? Как вижу, без перемен. Какая жалость…

Он подходит к окну, и я слышу шелест задвигаемых штор. Теперь, когда мне удалось ее увидеть, палата предстает перед мысленным взором со всей ясностью. Отныне это уже не сон, а явь, которую я словно пытаюсь рассмотреть через повязку на глазах.

– Сегодня Новый год. Ты знала об этом? Я такие надежды возлагал на две тысячи семнадцатый. Думал провести его с девушкой, которую когда-то хорошо знал, но: Она. Все. Нахрен. Испортила. Поэтому я, чтобы побыть с ней, добровольно вызвался сегодня выйти в ночную смену. И вот теперь здесь только мы с тобой – как и должно было быть всегда.

Я слышу, что он возится рядом с кроватью, но что конкретно делает, сказать не могу.

– Последние несколько дней я много думал о твоем муже. Должен сказать, он совсем не оправдал моих ожиданий. Кстати, полиция по-прежнему считает, что все это с тобой сотворил он, хотя после всего, что я им наговорил, это неудивительно. Как они его еще в больницу пускают? Я сказал, что работаю здесь врачом, и они мне поверили. Но ведь ты тоже поверила, правда?

Эдвард подходит вплотную ко мне и принимается гладить меня по голове. Я непроизвольно задерживаю дыхание. Потом он заводит прядки волос мне за уши, и я слышу, как в них раздаются гулкие удары сердца, пытаясь подать сигнал тревоги.

– Нет, твой муж, Бедолага Пол, не урод, но при этом какой-то неухоженный, вид у него так себе, если честно. Ты из-за этого вернулась ко мне? Чтобы быть рядом с настоящим мужчиной, а не костлявым заморышем?

Он проводит пальцем по моему лицу, гладит щеку, а потом прикрывает ладонью рот.

– Если не хочешь отвечать, ничего страшного, я все понимаю. К тому же мне на собственном горьком опыте пришлось убедиться, что из этого рта вылетает только ложь.

Эдвард склоняется надо мной и шепчет мне прямо в правое ухо:

– Тебе надо перестать врать, Эмбер. А не то придется расплачиваться дорогой ценой.

Я не могу дышать и готова вот-вот его отпихнуть, но вдруг вспоминаю, что не могу. Он убирает с моего лица ладонь.

– Надо отдать ему должное, он действительно тебя любит. Но ведь тебе этого мало, правда?

Я стараюсь не волноваться, контролирую дыхание, пытаюсь сосредоточиться. Мне не дает покоя вопрос о том, поцелует ли он меня вновь. От мысли о его языке у меня во рту к горлу подкатывает тошнота.

– Он что, тебя плохо трахал? Вся проблема в этом, да? Я помню, ты, Эмбер, это дело ой как любишь. Если подумать, то тебе, наверное, трудно все время вот так лежать здесь, когда никто не заботится о твоих потребностях. Как член персонала этого медицинского учреждения, призванного сделать твое пребывание в нем максимально комфортным, я готов взять на себя за это ответственность.

Его рука гладит меня по правому бедру и забирается под простыни. Он засовывает ладонь между ног и без труда их раздвигает. Когда его пальцы настойчиво пробивают путь в меня, в голове раздается безмолвный крик.

– Ну как, уже лучше? – спрашивает он. – Громче, я тебя не слышу.

Его пальцы все наглее рвутся вперед.

– Судя по твоему молчанию, не лучше. Досадно. Но знаешь, когда ты не врач, очень трудно назначить правильное лечение. А стать врачом, когда какая-то сучка рассылает повсюду никчемные письма с угрозами и тем самым ставит крест на твоей карьере, тоже очень и очень трудно.

С шепота он постепенно переходит на крик. Его кто-то наверняка может услышать. Почему они не идут? Почему меня никто не спасет?

– Ты разбила мне сердце, разрушила мою карьеру и думала, что тебе это все сойдет с рук?

Он выплевывает мне в лицо эти слова, брызгая слюной.

– Из-за тебя я теперь работаю жалким ночным санитаром, но это ничего. У меня есть ключи от всей больницы, я могу запереть любую дверь и открыть любой шкафчик с лекарствами. И я много чего умею. Годы учебы не пропали даром. Поэтому знаю, как держать тебя здесь так, чтобы никто ничего не заподозрил.

Его дыхание учащается. Я заставляю себя не двигаться и не издавать ни звука.

– Что ты скажешь в свое оправдание?

Он дышит часто, как собака.

– А ведь я тебя простил, следил за тобой, ждал, когда ты осознаешь свою ошибку и все исправишь. Мне даже теперь кажется, что у нас еще есть шанс. Но, понимаешь, такие женщины, как ты, никогда и ничему не учатся, поэтому я сам должен преподать тебе урок.