Иногда одной лучше (СИ)

Без сценария тяжело работать. Люди ведь говорят так друг другу, да? Хомлендер на мгновение отвел взгляд, чтобы позже снова заглянуть в глаза светло-голубые Софи, так похожие на канадские озера. Ему нужно казаться человеком ровно до тех пор, как Софи решит открыться первой. В конце концов, они знакомы давно, почти месяц, пора сделать следующий шаг навстречу светлому будущему. Вместе.

Медсестра снова улыбнулась, неловко и взволнованно, она освободила проход, и Джон проследовал за Софи, продолжая улыбаться. В его почти синих глазах зажглась искренняя радость, предвкушение чего-то хорошего, долгоиграющего счастья, ждущего там, за горизонтом событий. Для него все это приключение казалось таким… Новым. Нет, не то, чтобы женщины раньше никогда не стеснялись в его присутствии… Просто раньше Джон не был с ними Джоном, куда бы он ни пошел, кого бы ни встретил, тот оставался Хоумлендером.

Необычно. И дом ее казался весьма необычным в сравнении с тем, что Джон видел изо дня в день. Кабинеты сотрудников Воут, в которых Хоумлендеру приходилось бывать ранее, выглядели куда более дорогими. Столы из благородных пород дерева, натертые воском полы, панорамные виды из огромных блестящих окон. Жилище Софи казалось весьма скромным не то, что на их фоне, но и само по себе, обособленное от всего мира. Странно, но факт этот не заставил Джона в ней разочароваться.

– Давай я повешу твою куртку, – улыбнулась Софи, протягивая руку.

Но Хоумлендер пришел к ней в пальто. Он мягко улыбнулся, оглядывая хозяйку квартиры в ее алом платье, девушку, готовившуюся к этому вечеру не менее тщательно. Приятно было сознавать, что она нарядилась специально для него, даже не зная о том, что перед Софи могущественнейший из ныне живущих. «Наверное, я хорош сам по себе», – внезапно подумал Джон, радуясь своим же мыслям. Прежде ему никогда не приходилось отделять Хоумлендера – продукт Воут, занятный маскот, если угодно, и его самого, Джона, маленького напуганного мальчика, выросшего в лаборатории.

«Твой бренд – это Америка, улыбки, справедливость и радость, твой бренд – это надежда», – вспоминал он слова Мадлен. Но почему самого Джона так часто тянуло к чему-то совершенно противоположному, к чему-то, от чего обычный человек не испытывает эту самую радость? Да будем откровенны, даже его улыбка, настоящая улыбка, не отточенная перед зеркалом, выглядела весьма отталкивающе, больше походила на животный оскал.

Неважно. Плевать, что говорит Мадлен, ведь есть Софи, и Софи влюблена в него просто потому, что Джон есть. Сегодня все решится, сегодня он признается юной медсестре в том, кем являлся все это время, и Софи возрадуется пришествию своего нового Бога. Джон повторял заученную речь, пока летел сюда. Он расскажет о себе, а хозяйка маленькой квартирки, проникшись к нему еще большей симпатией, расскажет о том, какой супергероиней является, в чем ее способности, каков лимит сил и как они применяются в повседневной жизни. Об этой части плана он никому еще не рассказывал.

Софи не приглашала Джона к себе домой, долго не приглашала, и Хоумлендеру пришлось взять дела в свои руки. Как опытный «юрист», он посоветовал ей, своей клиентке, заключить договор на ее территории, используя игривый тон романтичного парня. Мадлен при обсуждении назвала этот ход лаконичным: «напроситься». Стиллвелл жутко злилась, узнавая все новые и новые подробности. «Ты же говорила, что все, что мне нужно сделать – заткнуть ее», – отвечал Хоумлендер, пытаясь отвязаться от ее бесконечных вопросов. «Как видишь, иск не попал в суд, я свое дело сделал». Джон хотел думать, что это от ревности, но на самом-то деле – из страха. Мадлен хорошо понимала, к чему может привести его скорый визит.

Хорошо, что все, что Стиллвелл могла сделать сейчас – это злиться. Злиться на саму себя или Хоумлендера, на Софи или Пучину – совершенно неважно. Джон прошел вперед по узкому коридору, в очередной раз отметив, что на стенах нет ни единой фотографии, только картины с изображениями то лошадей, то деревьев в далекой ирландской глуши. Удивительно, но скромная квартира Софи даже казалась ему по-своему уютной. У него самого никогда не было дома, на свете не существовало места, которое Джон мог назвать своим родным.

– У тебя очень милая квартирка, – поделился он, не в первый раз осматривая гостиную. – Все кажется таким… Знакомым.

– О, спасибо! Я… Я, знаешь, делала здесь ремонт сама.

Забавно. Хоумлендер никогда не чинил вещи, даже этого он не делал. Если подумать, за свою жизнь он не создал ничего, совершенно ничего. Джон был разрушительной силой. Творили за него менеджеры, ученые, врачи в стерильных кабинетах лаборатории, а он, Хоумлендер, величайший герой Америки и всего мира, по собственной воле только разрушал созданное менее успешными людьми.