Иногда одной лучше (СИ)

Джон скривил губы, подумав об этом. Но сейчас-то все должно измениться, он построит что-то новое, своими руками создаст будущее для них двоих. Джон улыбнулся, вновь взглянув на хозяйку квартиры. Софи надела для него длинное темно-красное платье, весьма явный намек, она еще не подозревала о том, что Хоумлендеру он и не нужен. На ее тонкой изящной шее капелькой висел кулон с маленьким алмазом, он покоился в ямочке меж одной ключицей и другой.

Джон понимал, как девушка относится к нему, он слышал стук ее сердца, ловил взволнованные вздохи. Еще там, в захудалом дешевом кафе, пока Софи рассказывала печальную историю о падении его коллеги, Джон наслаждался столь быстрой победой. Тук-тук-тук, ты мне нравишься, тук-тук-тук, ты заставляешь меня краснеть, тук-тук-тук, возьми мою руку.

– Восхищает. Это – большая работа. Неужели хрупкой женщине может удаться справиться с ремонтом одной?

– Хрупкие женщины на многое способны, – улыбнулась Софи, приглашая своего гостя к столу, ей явно не хотелось развивать тему чьей-то хрупкости. – Ты, наверное, голоден. Я не была уверена в том, что это – уместно… Мы же просто обсуждаем предстоящий иск.

– Пожалуй, и действительно неуместно, но я очень надеялся на этот ужин, – признался Хоумлендер с улыбкой. – И принес с собой вино.

Скромная молодая медсестра не могла позволить себе эту марку. Джон воспользовался своими возможностями, он разузнал зарплату Софи, оставшуюся сумму учебного кредита, перспективы роста, записанное на нее имущество. Девушка, встретившая его так радушно, оказалась беднее церковной мыши, за душой у нее не лежало почти ничего. Если сравнивать ее доходы с сотрудниками Воут… Бедняжка. Если бы она только знала, что суперам деньги и не нужны.

– Я открою ее, – не спросил, а четко обозначил Хоумлендер.

Он, подобно любому ребенку, не умел ждать. Вот и сейчас Джон решил, что если Софи слегка опьянеет, можно будет начать этот долгий разговор раньше. «А что, если ее обмен веществ вообще не позволяет Софи пьянеть?», – спрашивал себя Хоумлендер. Он узнал о ее долгах, да, о скромных квадратных метрах, о характере ее работы, о коллегах и немногочисленных знакомых, но о семье, о возможностях… Когда Джон сунулся в базу – все записи об именно этих Смиттах оказались засекречены. Хоумлендер решил, что все потому, что сведения о незарегистрированных суперах скрывают, он не мог и подумать, что все лишь из-за одного – нелепой смерти. У Воут много секретов, даже он, лучший из лучших, не ко всем имел доступ.

В предложенные Софи бокалы Джон разлил вино. На кухне девушка зажгла свечи, плавящийся воск испускал запах ванили. Вино. Розовое полусладкое. Мадлен как-то говорила, что пить сладкое вино – моветон, но сегодня он не хотел ее слушать, не хотел даже думать о Мадлен и ее тонких злых губах, о голосе, что раньше будоражил воображение. Хозяйка квартиры сделала пару глотков, и Джон наблюдал за ней из-под полуопущенных ресниц.

Она не так безупречна, как сам Хоумлендер, как выведенный в стерильной лаборатории экземпляр, дитя научного прогресса и человеческого любопытства. Носик у Софи оказался с небольшим горбиком, губы – с асимметрией, тонкие и почти бесцветные… Почему же тогда Джону она казалась такой прекрасной? От нее вовсе не веяло могуществом сверхчеловека.

«А может… Может и не потому, что в ее руках те же возможности?», – спросил он сам себя. Софи была единственным человеком, знавшим Хоумлендера лишь под его новеньким альтер-эго, а смотрела она на Джона так, будто понимала, кто он есть и чего заслуживает. Величайший из ныне живущих. Хоумлендер не понимал, что Софи привлекает его своим сходством с тетей, заботившейся о нем в раннем детстве, что она нравится ему потому, что была ласкова в тот день, когда он впервые ее встретил.

Он не пытался разобраться. Джон знал только одно, знал, что нравится ей, нравится и со следами усталости на лице, и не живя в смотрящей на мир сверху вниз башне, не летая над головами зевак. Это – пьянящее чувство, часто недоступное «богам», наконец пало на него свыше.

– Я должна признаться, – заговорила Софи после второго бокала. – Я… Я очень рада, что ты пришел. Сначала мне показалось, что приглашать тебя к себе – это плохая идея, что это вульгарно, но потом…

– Да, и я рад прийти к тебе, – ответил Джон, в очередной раз почувствовав себя актером. – Я бы хотел узнать о тебе побольше.

Софи улыбнулась, услышав об этом. Рассказывать можно долго, но не все интересовало Хоумлендера. Она говорила о своей бабушке, в основном о ней, об этом властном голосе, черством отрешенном человеке, застрявшем в прошлом. Из рассказа Джон понял: Софи росла без матери, как и он сам. Любви, ей, похоже, досталось не так уж много, и Хоумлендер чувствовал то же самое всю свою сознательную жизнь, он отчаянно крепко хватался за любую возможность восполнить этот недостаток. Вот и сейчас… Вот и сейчас Джон распростер руки для скорых объятий.

– Моя мама умерла очень рано, – рассказала Софи, и Хоумлендер уцепился за это знание. – Мы с ней, если честно, не успели толком познакомиться.