Иногда одной лучше (СИ)

– Рад, что больше не нужно скрываться. Это альтер-эго, знаешь… Это так сильно выматывает. Я и представить себе не мог, как тяжело вести жизнь обычного смертного. Знаешь, из башни вы все кажетесь такими… Занятыми муравьишками, – говорил Джон, и мысли его блуждали от темы к теме. – А здесь, когда я нахожусь с тобой рядом…

Телефон зазвонил в его кармане, на дисплее светилась волшебная надпись: «Стилвелл». Мадлен желала узнать, как дела. Джон игнорировал нарастающую вибрацию, он смотрел за тем, как вздымается и опадает грудь его собеседницы, как девушка дышит все быстрее и быстрее, как красная юбка ее платья ползет вверх при каждом движении своей носительницы. Воздух вокруг стал тяжелым и горьким, он обрел такую плотность, что Джон не мог вздохнуть. Казалось, нужно откусывать по кусочку, чтобы наполнить легкие.

– Ты… Ты на них работаешь. Все время ты на них… – мысли путались и в голове юной медсестры, разум ее погряз в тумане, и даже потрясение, вызванное открытием, не заставило Софи отрезветь быстрее. – Я такая дура.

– К чему же я клонил, – притворно-ласковым тоном спросил Хоумлендер, чувства Софи были ему недоступны. – Точно. Ты мне нравишься, Софи. Нравишься. Сильно, – он говорил прерывисто, опасаясь, что от избытка положительных чувств девушка не справится с собой. – И я знаю, что нравлюсь тебе.

– Нет, – отрезала она. – Нет, ты… Я не знаю тебя, – Софи отвернулась, она оценивала ситуацию, думала, пыталась понять, что творится. – Нет, мне все это время нравился кто-то другой, – ответила медсестра, и голос ее внезапно обрел былую силу. – Мне нравился Джон… Юрист, с которым я общалась вечерами по телефону.

– Это и есть я, – Хоумлендер улыбнулся, пальцем он указал на свое же лицо. – Ты не узнаешь? Я – всем друг, всем защитник, – Джон будто бы зачитывал очередной рекламный слоган.

– Ты… Нет, нет, я знаю, что ты. Супергерои, Воут Корпарейшн, все вы… Друзья, – Софи будто бы выплюнула это слово. – Нет, все вы – чудовища.

Больше суперу не приходилось выдавливать из себя улыбку. Чудовище. За свою жизнь он слышал это обращение уже несколько раз, люди, эти нелепые, слабые люди выплевывали столь жестокое оскорбление слишком легко. Удивительно, насколько смелым может быть существо, способное умереть от одного неосторожного касания, от взгляда, сопровожденного лазерным лучом. Джон вздохнул, губы его растянулись в бесцветную тонкую нитку. «Чудовище», – эхом раздалось в его голове.

Неужели? Если в душе его и жил монстр, то голову он поднял лишь сейчас, лишь сейчас на долю мгновения захватил власть над этим телом. Джон закрыл глаза, чувствуя, как гнев закипает там, на окраине разума. Она не хочет его слушать, она больше не любит его, она не любит Хоумлендера, Софи любила Джона. Но кем же был он сам, тот маленький мальчик, росший в лаборатории? Что-то среднее? Что-то не от того мира, не от другого, что-то, жившее в своем собственном ритме, ведь так?

– Тебе лучше уйти, – услышал Хоумлендер.

Пульс снова застучал в его висках, когда Софи поднялась с места. Она попыталась выйти из комнаты, но Джон поймал ее за руку, зажал тонкое запястье. «Осторожнее», – напомнил он сам себе, чувствуя, как тонки ее кости, как хрупка слабая плоть. Медсестра закричала, громко, будто ее кожа лопалась под его пальцами. На долю секунды Хоумлендер почувствовал к ней жалость, в следующее же мгновение его охватило возбуждение. Что-то новое, неизведанная смесь.

– Мне больно, – шепнула девушка, и Джон все же ослабил хватку, позволил ей чуть отодвинуться.

Хоумлендер потерял голову. Не так должна была пройти эта встреча, не таким должен был быть вечер, нет. Свечное пламя подрагивало, ведомое колыханиями воздуха, Хоумлендер дышал все чаще и чаще, судорожно решая, как поступить. Софи не проводила ему экскурсию по квартире, но Джон, уже бывавший здесь ранее, и сам знал, где находится ее спальня.

По коридору, мимо узких полочек, заставленных фигурками египетских котов из одного набора, он шёл вперёд, волоча за собой Софи. Она не кричала, только пищала, как котенок, просила о снисхождении, настаивала на чем-то. Но разве Джон уже не был с ней милосердным? Нет, он не уйдет, как бы та ни просила, Джон получал то, что хотел всегда, сегодняшний день не станет исключением.

Если бы он дал волю чувствам, медсестричка уже не смогла бы говорить, дышать, чувствовать. Она превратилась бы в дымящееся черное пятно на бетонной стене. Хоумлендер убил бы её, пусть и без привычной жестокости, он мог действовать безжалостно быстро. «Раз, два, три», – считал он, пытаясь успокоиться, унять злость. Так его когда-то учила та самая нянечка, которой Джон переломал хребет в порыве нежности.