Иностранка

Они были в парке, недалеко от Васильевского острова. Наступило воскресенье, и Маша решила, пока стоит хорошая погода, что является редкостью для начала октября в Петербурге, надо прогуляться с детьми в пустынном парке. После службы в церкви молодая женщина испросила разрешения у Михаила Александровича и вместе с детьми устремилась в парк, что располагался неподалеку от церкви, к обеду пообещав вернуться. Андрей с Наташей с удовольствием резвились, бросая друг в друга легкие яркие листья. Николай же дулся на Машу и не разговаривал с нею.

— Смотри, Наташа, это дятел, — произнесла Маша, указывая девочке на красноголовую птицу. — Андрей, иди сюда! — позвала она сына. Мальчик подбежал к ним, и все трое начали радостно обсуждать дятла.

— Извините. Я хотела бы представиться, — раздался женский голос рядом. Все трое обернулись и увидели светловолосую женщину в дорогом платье, светлом рединготе и кокетливой шляпке. Незнакомка приветливо улыбнулась и продолжила. — Графиня Анна Петровна Шереметьева. Мы с детьми тоже гуляем.

— Мари де Блон, — ответила Маша, наклонив голову. — А это Наталья Михайловна Невинская и мой сын Андре.

Графиня сняла перчатку и протянула руку Маше.

— Позвольте, дорогая моя. — Маша кивнула, и графиня легко пожала пальчики молодой женщины. — Я давно за вами наблюдаю, — заметила Шереметьева, оглядывая темное платье молодой женщины. — Вы часто гуляете здесь? Я видела вас неделю назад. Вы гувернантка?

— Служу в семье Невинских уже несколько месяцев.

— Вы, дорогая, очень хорошо занимаетесь детьми, — заметила приветливо графиня. — Я бы даже сказала, идеально. Вы знаете, я выгнала уже шестую гувернантку, все они словно каменные, ни побегать с детьми, ни поиграть, ни обнять. В наше время очень сложно найти хорошую прислугу. Надеюсь, вы не обиделись, мадам, на это слово?

— Совсем нет, — ответила приветливо Маша.

— Я это сказала в хорошем смысле — прислуга. Вот приходится гулять с детьми самой. У меня две девочки. Оленька и Лиза.

И графиня Шереметьева указала на двух малышек лет трех и шести, что играли в салки неподалеку.

— Я бы с удовольствием взяла вас к себе в дом.

— Неужели? — удивилась Маша.

— Но не могу, — Графиня на миг замолчала, помахав рукой одной из своих дочерей. — Как я уже сказала, с удовольствием бы пригласила вас служить к нам и платила бы в несколько раз больше, чем вы получаете нынче. Мы довольно богаты. Но одно смущает меня.

Шереметьева замолчала. И Маша вдруг ощутила прилив неожиданной надежды. Может, эта богатая графиня возьмет ее служить к себе? И тогда она сможет уйти из дома Невинского и более не будет испытывать той угнетенности, в которой прибывала сейчас.

— Что же? — спросила Машенька

— Вы слишком красивы, — отметила Анна Петровна. — Да, я вижу, что это платье уродует вас. Но ваше лицо, оно совершенно. Понимаете, у меня молодой муж. И я опасаюсь, что он может увлечься вами.

— Но, сударыня, я никогда не позволю себе ничего лишнего, — ответила она.

— Я вижу чистоту в ваших глазах, дорогая, — заметила Шереметьева. — Но мой муж, он мужчина. А мужчины, они так несдержанны и непостоянны.

— Да, я понимаю, — заметила Маша и опустила глаза. Отчего-то ей вспомнился горящий взор Невинского.

— Жаль. Я так устала от злых и пустоголовых гувернанток. И не могла к вам не подойти. А теперь прощайте, мне уже пора, — заявила графиня и улыбнулась.

— Благодарю вас за добрые слова, — произнесла Маша.

Когда графиня Шереметьева с дочерьми скрылась из виду, Маша посмотрела на холодное солнце, стоящее в зените, и произнесла, обращаясь к детям:

— Пойдемте домой, уже пора обедать.

Андрей и Наташа, взявшись за руки, послушно побежали к карете, которая дожидалась их у выхода из сада. Николая же понадобилось четверть часа уговаривать. Он все огрызался и дулся. И Маша в который раз подумала, что мальчик отбивается от рук именно потому, что видит дурной пример отца. Ее слова не были для юноши весомыми, и только Невинский мог вразумить и урезонить сына, как мужчина. Но Михаил Александрович не хотел заниматься воспитанием детей. Ему были более интересны вечера с Амалией или клубы Петербурга. Вот если бы у Николая и Наташи была мать. Она бы могла настоять, чтобы Невинский хотя бы немного занимался семьей. Но сама Маша даже помыслить не могла о том, чтобы потребовать у Невинского исполнения своих отцовских обязанностей. В доме у нее не было права голоса. Ибо Михаил Александрович не только не прислушивался к ее словам, но и почти не разговаривал с нею, а все ее просьбы касаемо детей вызывали в нем раздражение.