Иностранка

Голенищев сделал к молодой женщине несколько шагов и протянул ей бумагу. Маша дрожащими руками взяла помятый лист и прочла неровные строки, выведенные пером Григория: «…Теперь она… Мари де Блон…. И она помолвлена и выйдет замуж за другого… Но жить без нее на этом свете невозможно…»

Прочтя предсмертное письмо Чемесова два раза, Маша нервно прикрыла глаза и судорожно выдохнула.

— Вы можете что-нибудь пояснить по этому письму, мадам? — произнес громко Голенищев, не спуская инквизиторского взора с молодой женщины. Она распахнула очи и тихо вымолила:

— Когда-то давно мы хотели обвенчаться. Но все сложилось иначе…

Окинув ее долгим пронзительным взглядом, экспедитор твердо заявил:

— Как я и предполагал. Застрелился от неразделенной любви. Больше у меня нет вопросов к вам, мадам, — Голенищев поклонился и, забрав письмо из рук Маши, сделал знак своему человеку, стоящему чуть поодаль, и быстро отчеканил, обращаясь к Невинскому: — Извините, сударь, что побеспокоили вас в столь ранний час.

На это заявление Михаил холодно кивнул и обнял за плечи молодую женщину. Когда экспедиторы из тайной канцелярии исчезли за парадной дверью, Машенька глухо с мукой вымолвила:

— Какой ужас… А ведь он говорил вчера на балу, что пришел попрощаться. А я не придала его словам значения…

Михаил обратил свой взор на Машеньку и мрачно сказал:

— По крайне мере, он умер, не доставив вам хлопот. Видимо, он и впрямь любил вас, сударыня. Раз даже в таком состоянии в своем письме не раскрыл вашего настоящего имени, понимая, что это может навредить вам…

Глава V. Недоверие

В Большом театре четырнадцатого ноября 1796 года давали оперу «Притворная любовница» Джованни Паизиелло. Днем ранее закончился недельный траур по всей Российской империи, который был объявлен по случаю смерти императрицы Екатерины Алексеевны, что скончалась от удара в вечер шестого числа. Из-за этого премьера была перенесена на два дня позже.

Михаил, Машенька и Александр, как и полагалось, прибыли в оперу наряду с множеством представителей высшего петербургского света, таких же любителей и ценителей искусства. Ложа Невинских находилась во втором ярусе левого ряда.

Маша, прелестная, одетая в модное, кремового цвета шелковое платье из полупрозрачной кисеи, с жемчужной вышивкой и белой лентой, которая опоясывала ее стройное тело под грудью, была ослепительна. Глубокий вырез, открывающий упругую грудь молодой женщины, невольно приковывал внимание, благодаря небольшой золотой подвеске с изумрудами, исполненной в виде плоской виноградной грозди. Небольшие изумрудные серьги в ее ушах были почти не видны из-за густых блестящих локонов, собранных на затылке волнообразными кокетливыми локонами и украшенных несколькими атласными лентами белого цвета в тон тесьме на платье. Она сидела в кресле в передней части ложи и была вынуждена постоянно обмахиваться большим китайским веером, чтобы хоть как-то освежить пылающее от духоты лицо. За ее спиной стоял Михаил, положив руки на спинку бархатного кресла. Невинский в зеленом тиковом камзоле, в бледно-желтом шелковом вышитом жилете, светлых панталонах и черных туфлях выглядел элегантно и изысканно. Александр стоял сбоку, в глубине ложи, вальяжно прислонившись к стене и скрытый во мраке.

Последний раз Маша была в опере еще при жизни родителей. Тогда она была невероятно молода, наивна и счастлива. В тот вечер в оперу ее сопровождал Чемесов. А теперь его не было на этом свете, и хотя Машенька всю прошедшую неделю пыталась отгонять от себя печальные мысли по поводу столь неожиданной и неприятно поразившей ее смерти Григория, но все же ее душа то и дело наполнялась трагичными воспоминаниями о прошедшем времени, когда молодой человек был жив.

В эту секунду Машенька рассеянно смотрела на сцену, где актеры пели о страстной любви по-итальянски, и печально вздыхала. Она ощущала взгляд Невинского на своих обнаженных плечах, инстинктивно чувствуя, что его более интересует ее персона, чем действие на сцене. Пару раз она поворачивала к нему лицо и сталкивалась с его жестким, горящим, собственническим взглядом, который будто говорил, что она принадлежит только ему, что Маша в его власти.