Иностранка

— Но позвольте спросить, за что мальчик наказан? — спросила Маша.

— Если вы помните, Мари, я его отец. Поэтому имею право наказывать своего сына, когда посчитаю нужным, — перо, откинутое Михаилом на стол, красноречиво выдавало его злость и раздражение.

— Согласна с вами, но мне хотелось бы знать, в чем он провинился? — тихо заметила она. — Как его гувернантка я должна знать…

— Раз вы так хотите об этом узнать, я скажу вам, — проворчал Невинский, вставая из-за стола.

Он обошел письменный стол и, остановившись напротив молодой женщины всего в трех шагах, напряженно посмотрел в ее синие прозрачные глаза.

— Сегодня с утра я нашел у него альбом, где все рисунки сделаны его рукой, — произнес Невинский глухо.

— Но что в этом плохого? — непонимающе спросила Машенька и уточнила. — У мальчика талант к рисованию. Если с ним заниматься, то…

— На каждом листе изображены обнаженные женщины и скабрезные непристойные сцены, — продолжил, перебив ее, Михаил. Его тревожный взгляд не отрывался от ее бледного лица, которое выражало искреннюю заинтересованность в судьбе Николая. Глаза Маши округлились, и она нахмурилась. Тем не менее не решилась высказать мысль, которая пришла ей в голову: Николай становится взрослым юношей, и рисунки на тему взаимоотношений с женщинами вполне нормальны для его возраста. — Весь альбом полон совокуплений, — добавил жестко Невинский, и его глаза странно загорелись.

Он хотел добавить, что главной героиней всех сцен на рисунках Николая была девица, невероятно похожая на Мари. Но Михаил видел, что она до крайности смущена. Ее глаза стыдливо опустились, а руки нервно затеребили платье. Он не решился рассказать ей всю правду, думая, что и так объяснил достаточно.

Оба замолчали на несколько минут, в течение которых каждый думал о своем. Невинский размышлял, отчего сын изображает в своем эротическом альбоме именно Мари, а не другую женщину, и что гувернантка делает не так, раз юноша стал рисовать подобные картинки. Маша же чувствовала себя до крайности неуютно. Она совершенно не хотела говорить с Невинским, который был с утра не в настроении. Но судьба мальчика, который был наказан, задевала ее за живое. Она с трудом овладела собой и сдержала порыв сбежать из этого мрачного кабинета.

— Мне также известно, что его высекли розгами полчаса назад, — прошептала напряженно Маша.

Она наконец решилась посмотреть на Невинского. Его мрачное лицо дрогнуло, и он ответил:

— Да, это так.

— Простите, Михаил Александрович, — напряженно заметила она. — Но мне кажется, что телесное наказание не является лучшим методом воспитания.

Она видела, что его взгляд изменился и стал угрожающим.

— Не вам, сударыня, меня учить, как воспитывать сына.

— Вы могли бы оставить его наказанным в комнате, но избивать розгами недопустимо, — добавила она. Она видела, что он побледнел, а скулы твердо сжались.

— По-моему, вы переходите грань дозволенного, — сквозь зубы произнес Невинский. — Вы, мадам, всего лишь гувернантка, а я отец и…

— Вы не должны были пороть его, — не унималась Маша.

— Да кто вы такая, чтобы указывать мне?! — уже взорвался Невинский, сжав кулак. Он оскалился, как зверь, и Маша с испугом попятилась. — Это мой сын, и я сам решу, пороть мне его или нет! А вам, мадам, сующая во все свой нос, если еще раз посмеете меня учить, как воспитывать своих детей, я откажу от места!

Маша поджала губы и замерла. Оскорбление больно задело ее, она поняла, что переубедить Невинского в данный момент невозможно, и, кроме грубости, она вряд ли услышит от него хоть что-то. Резко повернувшись, молодая женщина стремительным шагом направилась к двери, желая немедленно покинуть этот угнетающий кабинет. Однако не успела сделать и пары шагов, как некая сила развернула ее и бросила назад.

Опешив от неожиданности, Маша оказалась в крепких объятьях Невинского. Горячие, сухие губы Михаила властно и настойчиво впились в рот молодой женщины. Она ощутила, как мужские руки обхватили ее талию, и он с еще большей силой прижал ее к своей широкой груди. Первые несколько секунд Маша, замерев, не осознавала, что происходит. Лишь когда жадный горячий рот Невинского начал делать почти больно ее губам, она словно опомнилась и попыталась отстраниться. Он почувствовал это и отпустил ее губы. Его глаза горели серебристым пламенем, жадно и с похотью. Весь дрожа, он в напряженном ожидании смотрел на нее. Выражение его недавнего злого лица поменялось и стало другим. Его дыхание стало сбивчивым и он крепко прижимал Машу к себе. Она ощутила, что его объятия, как путы, удерживают ее рядом.