Иностранная литература: тайны и демоны

О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно?..
Что значит странный голос твой,
То глухо жалобный, то шумно?
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке —
И роешь, и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки!..

О! страшных песен сих не пой

Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!..
О! бурь заснувших не буди —
Под ними хаос шевелится!..[44]

Это очень близко Конан Дойлу из-за двух волшебных строчек: «Понятным сердцу языком / Твердишь о непонятной муке». Дело в том, что Холмс раскрывает каждую тайну только для того, чтобы упереться в тайну нераскрываемую; в этом и заключается, собственно говоря, истина.

Много раз приходилось мне говорить о том, что в хорошем детективе герой ищет не преступника (потому что автор знает, кто преступник), а Бога или другую иррациональную сущность, иногда гораздо более страшную. И в этом поразительное отличие всех текстов про Холмса и Ватсона от прочих детективов, текстов, которые так прижились в России. У нас они более популярны, чем в Британии. Любой российский читатель с ходу скажет вам, сколько было повестей о Холмсе, и перечислит все четыре повести, включая сравнительно малоизвестную «Долину страха», тогда как далеко не каждый английский школьник их вспомнит. Каждый российский школьник знает, что рассказов о Шерлоке Холмсе было 56, что последний сборник вышел в 1927 году и назывался «Архив Холмса», а предпоследний – в 1917-м. И уж конечно, каждый российский школьник скажет вам, сколько у Конан Дойла было любимых рассказов, потому что это число для России сакрально, – их было 12. Мы знаем даже, какой рассказ он ставил на первое место – «Скандал в Богемии», знаем, какой на второе, – «Союз рыжих» и какой на третье – естественно, «Пеструю ленту».

Борис Акунин на нашей последней публичной встрече в Лондоне высказал удивительно точную мысль: Агату Кристи читать неинтересно. У нее и убивают не страшно, не жестоко, а главное, убивают всегда из-за каких-то корыстных мотивов – из-за обязательного завещания старого дядюшки. Кому в наше время нужен старый дядюшка и кого может взволновать его завещание? Все это так прагматично! Эркюль Пуаро никогда не сравнится с Шерлоком Холмсом именно потому, что Эркюль Пуаро имеет дело с абсолютно рациональными вещами, заставляя напрягаться серые клеточки своего мозга. Главная же особенность рассказов Конан Дойла в том, что они не ведут нас к рациональным выводам.

Почему-то принято считать, что викторианская эпоха – это эпоха рациональная. Ничего подобного! Вспомним хотя бы Джека-потрошителя, которого так и не нашли. Кстати, прототип Шерлока Холмса – доктор Джозеф Белл – был одним из консультантов полиции после того, как появился четвертый труп. Именно Белл навел полицию на мысль о том, что работает серийный маньяк, – он нашел основные черты почерка Джека-потрошителя. Белл был непосредственным начальником Конан Дойла, и его отличали все холмсовские черты: непременная трубка, кокаин, любовь к взрывам, любовь ко всяким экспериментам с отравляющими газами и, разумеется, орлиный нос. Правда, Белл не играл на скрипке.

Викторианский век – это век загадок, не имеющих разгадки. Мы никогда не узнаем – и никто не узнает, – с помощью какого вещества стивенсоновский Джекил превращался в Хайда и возможно ли это вообще. Мы никогда не узнаем таинственной разгадки Эдвина Друда, и именно поэтому это лучший роман Диккенса. Викторианский век – это век туманный, это век, где все теряется. В рассказе «Исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс» (1911) Ватсон говорит о своих поисках: «Наконец-то контуры начали вырисовываться – так яснее проступают фигуры пешеходов на улице, когда редеет туман»[45]. Но туман этот никогда не рассеивается окончательно.