Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания

Двадцать послевоенных лет я прожил на родине, в Советском Союзе. Мы всегда были заняты другим, мы уже не думали о войне четырнадцатого года, мы смотрели в другую сторону — вперед и вперед — и не оборачивались: не было времени. В Париже я почувствовал, как далеко мы ушли, прежде всего мыслями своими, планами, содержанием каждого часа жизни. Я почувствовал это особенно отчетливо потому, что в Париже вся жизнь, все ее поры были заполнены только страхом кризиса, безработицы и новой войны,-и народ был беззащитен, — люди, которые им управляли, не хотели его защищать.

• Покидая свое бывшее рекрутское бюро, я с горечью ощутил, как напрасны были жертвы Франции. Целое поколение пало жертвой обмана!..

Шумной толпой шли люди вверх и вниз по Елисей?, ским полям; текла автомобильная река; над всем городом стоял гул, шум, треск. Жизнь могла казаться веселой. Такой она показалась и мне в первые дни.

Но теперь я знал уже, как мало в ней подлинного веселья.

Во власти тягостных мыслей и, быть может, чтобы отвязаться от них, я и пошел в театр Елисейских полей: там играл МХАТ. Хотелось быть ближе к своим.

И вот я встретил человека, который двадцать три года назад определил меня в армию, да еще в Ино-страяный легион, и теперь с милым юмором требует за это благодарности.

Но юмор подкупил меня. Он стал разъедать старую обиду.

4

После спектакля мы пошли в кафе и проговорили до закрытия.

Беседа началась не совсем обычно. Алексей Алексеевич, видимо, заметил, что я разглядываю его как-то слишком внимательно.

— *Но, сильно я изменился с тех пор? — спросил он.

— Я бы никогда вас не узнал, скажу откровенно. Правда, я видел вас всего однажды, но вы тогда носили большую бороду.

— Как, как вы сказали? — воскликнула Наталья Владимировна. — Бороду?

— Я никогда не носил бороды! — сказал Игнатьев.

— Помилуйте, — добавила Наталья Владимировна,— разве я бы вышла замуж за бородатого мужчину? Как можно любить мужчину с бородой?1

— Ну, Наташечка, не скажи, — возразил Алексей Алексеевич. — Возьми хоть Ознобишина. Он сводил женщин с ума именно бородой. Что в нем было, кроме бороды? Ничего. А женщины умирали...

— Француженки! — подчеркнула Наталья Владимировна.— А я, слава богу, русская. — И, обращаясь ко мне: — Где же это вы его видели с бородой, моего Алексея Алексеевича?!

— Да, выкладывайте, выкладывайте!

— По-моему, я видел вас с бородой на фронте, между Борье и Понтавером. Это было летом 1915 го да, — сказал я.

— Да я там никогда в жизни не был!

Меня уже стало охватывать сомнение.

— Простите, — осторожно спросил я, — но это вы были военным агентом?

— Я. И мои служебные обязанности держали меня безотлучно при Главной ставке. По какому же случаю мог я попасть в... куда это вы сказали?

— Это было в связи с делом в Курландоне, — пояснил я.

Тут Алексей Алексеевич точно застыл.

— Вы можете рассказать мне, что именно там произошло? — спросил он после долгого молчания. — Я знал только официальную версию: бунт, восстание. Я не мог проверить ее через голову французского командования. Я бросился хлопотать об их помиловании, но они уже были расстреляны. Что же именно там произошло?

Вот вкратце что произошло весной 1915 года в Курландоне, на Эне.

В эту тыловую деревню была приведена на отдых рота нашего полка. Группа русских пошла посидеть в таверну. Входит сержант и приказывает им уйти. Сержант был пьян, на него не обратили внимания. Тогда он подходит к одному из русских и ударяет его кулаком в лицо.

И тут дело сразу получило роковой оборот.

Сержанту дали по зубам. Он вызвал карауйьную команду и приказал арестовать всю компанию. Но караульная команда почти целиком состояла из русских. Они не пожелали арестовывать своих товарищей. Поднялся шум. Солдаты кричали, сержанты свистелh^vb свистки. Однако все могло бы еще обойтись, если бы в дело не вмешались офицеры. Это были кадровые офицеры из Сиди-Бель-Абесса. Они стали звонить по телефону. Тотчас собрался военно-полевой суд. Восемнадцать русских волонтеров были приговорены к двадцати годам каторги и девять — к расстрелу. Среди девяти были организаторы волонтерства — Николаев и Гельфанд. Когда их ставили к столбу, они кричали: «Да здравствует Франция! Долой Легион!»

Об этом деле узнали в Париже. Кто-то сделал запрос в парламенте. Правительство почувствовало себя неудобно. Оно сочло нужным как-то успокоить нас.

И вот в однр прекрасное утро из всех рот вызывают русских волонтеров, привозят в лесок между Борье и Понтавером, где проходила наша вторая линия, и объявляют, что нас хочет видеть сам командующий армией., генерал Франшэ д’Эсперэ. Сейчас он приедет.

Действительно, из-за поворота дороги стали подходить автомобили со штабными флажками. Они привезли много гостей.

Первыми, кого я увидел со своего места в строю, была молодая рыжеволосая дама в элегантном костюме защитного цвета и господин в костюме полувоенного покроя, в фуражке русского образца и в русских сапогах. Товарищ, стоявший-в строю позади меня, шепнул, что дама — русская аристократка, а господин — крупный киевский сахарозаводчик.