Инсайт

– К сожалению, я не могу разделить с тобой эту радость, ведь я больше не чувствую запахов, – грустно улыбнулся Дарий, – смерть лишила меня почти всего, что придавало жизни вкус, оставив мне лишь зрение, слух да горькие воспоминания. Иногда я даже не понимаю, кто я теперь. А самое главное – не понимаю, зачем…

Ева сочувственно покачала головой.

– Зачем же ты это сделал?

– Я видел в смерти избавление, успокоение. Если б я только знал, что физическая смерть – это ещё не конец!

– То что бы ты сделал?

Призрак задумался и почти мечтательно возвёл глаза к небу.

– Я бы уехал оттуда. Оставил бы обоих там. Я бы… я… я не знаю, – сдался музыкант, – я просто надеялся окончить свои мучения, отправиться к отцу и матери, или же просто исчезнуть.

Ева охнула.

– Да! Иногда я думаю, что лучше было бы исчезнуть, чем стать вот таким! – Дарий посмотрел на свои руки, – без тела, без голоса, без бьющегося в груди сердца, но всё с той же болью, с тем же одиночеством и, в конечном итоге, с бессильной яростью!

Раздался щелчок. Ева огляделась и увидела, что пламя в керосиновой лампе до того разгорелось, что стекло, не выдержав жара, с треском лопнуло. Ева взялась за ручку лампы, чтобы поднести ближе и рассмотреть трещину, но тут же, вскрикнув, одёрнула руку – раскалённый металл оставил на ладони красную полосу. Ожог! Ева машинально сжала руку в кулак и прижала к груди здоровой рукой, когда вдруг почувствовала холодное прикосновение. Дарий взял обожжённую руку девушки в свои руки, накрыв ожог ледяной ладонью.

Огонь в лампе, тем временем, вернулся в своё обычное состояние.

– Жжёт, – пожаловалась Ева и, глядя на лампу, заметила – прежде такого не случалось.

– Если чувствуешь физическую боль, значит, ты жива, а это благо, – сказал Дарий, держа её за руку, – жизнь лучше смерти в любом случае.

– Даже если тебя все предали? – спросила Ева.

– Даже так.

– Но ведь и ты чувствуешь боль, только душевную. Разве нет? Получается, даже будучи мёртвым, чувствовать не перестаёшь? Тогда чем жизнь так сильно отличается от смерти?

– Ты права, я продолжаю чувствовать. Но вместе с этим я ощущаю полную безысходность, тогда как ты, имея тело, можешь что-то изменить. Можешь говорить, кричать, можешь уйти, уехать, убежать, или не убежать. Ударить, в конце концов. Я же – безмолвный свидетель, томящийся в ловушке собственной глупости. Пленник портрета, не имеющий права узнать ответы на свои вопросы.

Ева вздохнула. Руку всё ещё жгло, но уже не так сильно: ледяное прикосновение Дария сняло боль.

– Уже совсем поздно, – Дарий ободряюще улыбнулся, – пойдём сажать твои цветы.

Держа Дария за руку, Ева ушла за дом – к северной его стороне. Там она посеяла семена, тщательно полив их водой. Дарий же, глядя на спящий город и бухту, вид на которые хорошо открывался с северной стороны холма, наслаждался каждым мигом своей неожиданной свободы. Он вдруг почувствовал давно забытую эмоцию, чувство, которое он ранее потерял. То была надежда. Что, если Ева согласится поехать в Серпент, взяв его с собой? Дарий решил, что позже, найдя подходящие слова, обязательно спросит её об этом.

С той ночи Ева часто выходила во двор, держа Дария за руку. Они разговаривали и любовались ночным небом. Выйти из дома без её помощи он не мог, но для того, чтобы гулять рядом с ней, Дарию не обязательно было держать Еву за руку всё время. Девушка являлась для него неким проводником, билетом во внешний мир. Со дня его похорон домом Дария стал портрет, но Ева каким-то образом могла разорвать эту связь, становясь для призрака средством передвижения. В её лице он обрёл не только друга, но и возможность узнать ответы на вопросы, которые невыносимо его терзали.

– Знаешь, – однажды сказала Ева, – я когда-то слышала о том, что умершие, имеющие неоконченные при жизни дела, могут оставаться среди живых призраками.

Они лежали на траве, любуясь звёздами и пролетающими в небе кометами. Дарий повернулся к девушке, приподнявшись на локте.

– Думаешь, не все после смерти остаются такими, как я? – спросил он.

– Просто с тех пор как мы познакомились, я не видела других призраков, – задумалась Ева, – и мне кажется это странным. Ведь если я вижу и слышу тебя, то, возможно, могу увидеть и других.

– Может быть, они тоже не могут появляться днём, – предположил Дарий, – а ночами ты здесь: либо со мной, либо спишь.

Вдалеке послышались голоса: пьяные моряки горланили песни в таверне у причала. Оттуда же доносились звуки музыки и смех путан. Уж не Шут ли там весело отплясывает с ними сейчас? Ни его, ни капитана Ева не видела несколько дней: с тех самых пор, как они вернулись из Гланбери. Девушка вздохнула.

– Как думаешь, есть ли у тебя какие-то неоконченные дела? – спросила она.

Дарий почувствовал волнение. Он несколько дней ждал этого момента и тот, наконец, настал!

– Я думаю, что есть, – осторожно начал он, – все эти годы я сожалел о том, что сделал с собой. Но я не могу вернуться в прошлое и поступить иначе. Однако есть кое-что ещё…

Дарий замялся.

– Что же? – мягко подтолкнула его Ева.