Инсбрукская волчица. Книга первая

Поспешно раскланявшись, тётка уходит. В этот момент у меня как гора с плеч свалилась. Пронесло. Зато Вальтер Манджукич, разозлённый ситуацией, покраснел так, что румянец стал заметен на его смуглых щеках. Его сейчас что угодно могло распалить, прямо как Филиппа Гранчара в острый период болезни.

– Я полагаю, инцидент исчерпан, – нарушила тишину фрау Вельзер.

– Все свободны, – кивнул математик, однако при этом посмотрел на нас так пристально, что я невольно опустила взгляд.

В коридоре уже мы облегчённо вздохнули. Мама и вовсе выглядела, как выжатый лимон, зато Филипп Гранчар приободрился, стал каким-то весёлым и беззаботным. И так же воссияла Инга, встретившись с ним у лестницы. Она не ошибалась в Миле.

Вальтер Манджукич же весь трясся от гнева.

– Разнесу этот ресторан к чёртовой бабушке! – шипел он, и только присутствие учителей и начальницы гимназии мешало ему распалиться, прямо как Божене после происшествия с галкой.

А вот мне мама лишь сухо сказала, что рада, если я сделала выводы после кражи копилки. Я задыхалась от гнева, но сдержала себя. Когда Сара поравнялась со мной, Бекермайер подошёл к нам и, пристально посмотрев нам в глаза, произнёс:

– Я слежу за вами, Манджукич. Помните об этом.

Хорватка не нашлась что ответить. Весь день Сара ходила, как в воду опущенная. Столь внезапного разоблачения она никак не ждала. Её спас только демарш Рудольфа Кауффельдта и нежелание фрау Вельзер выносить скандал на всеобщее обозрение. Она не знала, где именно она оступилась и почему математик практически мгновенно её раскусил, и ещё долго ходила хмурая и озадаченная.

Глава 17. Снова в Грац

Уже близко декабрь 1908. Скоро и суд. И опять я, сидя в четырёх стенах, вспоминаю эту картину: учительская и мы, четверо «подсудимых». Почему это так врезалось мне в память? Что тогда перевернулось во мне?

«Оправдана. Полностью оправдана!» – думала я, покидая гимназию после уроков. Я чуть ли не летела домой, я рассчитывала, что родители наконец поверят, что я – не воровка. Но какое убитое выражение лица было у Сары! Она была морально раздавлена и опустошена.

– Пронесло… – повторяла она, как в бреду.

«Говорит, а у самой ещё зубы-то во рту стучат», – с иронией думала я. В этот раз я прилежно сделала все уроки, даже помогла кухарке, за что получила похвалу. День просто отличный, ничто его не может испортить. Я надеюсь, родители больше не считают меня чудовищем.

Но того, что случилось вечером, я не ожидала никак. Мама сразу обратила внимание на то, какая я весёлая стала.

– Мам, – позвала я. – Ты ведь веришь, что я не воровка?

– Ну, – кивнула мама.

– Я и копилку не крала!

– Молодец, что я могу сказать, – отвечала мама, а я почувствовала нарастающее раздражение. Ей что, всё равно?

– Мам, тебе что, всё равно? Ты ведь знаешь, что меня в школе травят? Я потому и прогуливала.

– Ну конечно, – ответила мама. – Надо на кого-то спихнуть ответственность. А ты не думала, почему тебя обижали?

– Да я откуда знаю? – я уже едва сдерживалась.

– Да потому, что ты сама это допускаешь. А может и ведёшь себя так, что коллектив не принимает.

Я вскочила с места и в спешке опрокинула кружку с чаем.

– Да я тебе вообще нужна?! Ты хоть раз мной интересовалась?!

– Конечно, конечно. Я – плохая мать. Хуже меня нет на всём белом свете.

Я схватилась за голову и бросилась в свою комнату. Закрывшись я ударилась головой о шкаф.

– Это мерзость! – шипела я, бросившись на кровать. – Мерзость!

Долго ещё я билась в истерике. Зачем я только начала этот разговор? Призрачная нить доверия между нами безнадёжно оборвалась.

– Анна, – мама постучалась в дверь. – Ты скоро концерт свой закончишь, а?

– Что ты, мамочка, я спокойна! – прибавляла я, разбавляя свою речь истерическим смехом. – Абсолютно!

Я метнулась к двери и заперлась. Почему-то мне казалось, что с родителями доверия уже нет никакого. Чтобы хоть как-то успокоиться, я решила прибегнуть к проверенному методу. Да, я знала, что рано или поздно это пристрастие меня погубит, но ничего поделать с собой не могла. Вновь моя голова закружилась и опять я почувствовала необычайную лёгкость. Эйфория пришла ко мне на удивление быстро. Мама не хочет меня слышать? Можно подумать, у нас когда-то были хорошие отношения. Что мне до того, что родители совершенно мной не интересуются? Если бы они стояли надо мной Цербером, я бы скорее с ума сошла. Я прослыла воровкой? Ха, всё равно сегодня с меня, фактически, сняли все обвинения. За это огромное спасибо нашему математику. Да и как бы они доказали на этот раз? Кстати, а есть ли мне смысл дальше изображать из себя невинность, если на меня перво-наперво подумают?

Последняя мысль прочно засела в моей голове. Даже когда дурман прошёл, я не могла никак отделаться от неё.