Инсбрукская волчица

Гимназия ещё была открыта. В актовом зале вовсю гремели детские голоса, младшие классы репетировали концерт ко дню рождения бургомистра. Ни сторожа, ни гардеробщика в вестибюле не было, уборщики елозили тряпками по второму этажу, из чего я сделала вывод, что третий этаж ещё не убирался.

Я потихоньку пробралась по чёрной лестнице в свой класс и спряталась в тот самый шкаф, где мне неоднократно приходилось быть запертой своими жестокими одноклассницами. Вскоре я услышала звуки открываемой двери и сдвигаемых стульев. Пока шла уборка, я изо всех сил придерживала дверь изнутри. Мало ли, а вдруг уборщице придёт в голову для чего-нибудь открыть шкаф. Но этого не произошло. Уборка, казавшаяся мне бесконечной, наконец, закончилась, и в классе воцарилась тишина. Я знала, что классы на нашем этаже не запираются. Каких-либо материальных ценностей здесь не было. Только коробки с мелом, старая деревянная указка и портрет императора над доской.

Сначала приоткрыв дверь на маленькую щёлку, я осторожно оглядела пустое помещение. В углах класса уже сгустились тени. Кого-нибудь, может быть, сложившееся положение напугало бы, но после ночёвки в туалете…

Меня, наоборот, охватил азарт и жажда приключений. Выбравшись из шкафа, я подошла к окну и посмотрела вниз. Девочки, репетировавшие концерт, парами выходили из дверей гимназии, некоторых вели за руки родители или прислуга. Скоро входную дверь запрут, сторож наверняка отправится ужинать в свою квартирку в конце правого крыла, и здание останется полностью в моём распоряжении.

Я почти подскакивала от нетерпения. Всё было так загадочно и необычно.

Когда совсем стемнело, я осторожно зажгла свечу, и, прикрывая её ладонью, вышла в коридор.

Старые половицы скрипели под ногами. Днём я никогда не слышала этого скрипа, заглушаемого множеством голосов. Скрип то напоминал стрекот кузнечиков, то, если я, забывшись, нажимала ногой чуть сильнее – всхлипывания какого-нибудь животного. На стенах лежал мертвенный жёлтый отсвет от свечи, который постоянно колебался, а тень от руки, которой я заслоняла свечу, приобретала загадочные очертания. Портреты немецких классиков под стеклом, развешанные на стенах, казались живыми, возникало ощущение, что они вот-вот выйдут из рам, а в их глазах появлялся потусторонний блеск.

Коридор в эту позднюю пору казался гораздо длиннее, чем он был на самом деле. Пока я дошла до поворота на лестницу, казалось, прошло минут десять, хотя на самом деле, скорее всего, шла я не больше минуты. Теперь надо было решиться, и, развернувшись на девяносто градусов, начать спускаться с лестницы.

Теоретически, гардеробщик (он же ночной сторож) мог ещё оставаться на своём месте, но ждать дольше я не могла. Маленький световой круг от моей свечи не давал мне никакого представления о том, что творится на первом этаже. Но если бы внизу кто-то был, он бы меня увидел.

И тут мне в голову пришла неожиданная и странная мысль, что если там, за барьером гардероба кто-то будет, я постараюсь от него избавиться. Подумал это как будто бы какой-то другой человек, взрослый, сильный, опытный и хладнокровный.

К счастью, внизу никого не было.

Я вытащила из сумки ножницы и, поставив свечу на барьер, стала ковырять их концом в замочке шкатулки. Шкатулка не открывалась. Тогда я просто вставила ножницы в щель и сломала замок. Он поддался очень легко. На поверхности шкатулки даже не осталось следов взлома. Конечно, гардеробщик поймёт, что с замком что-то не то, но я надеялась, что больших подозрений это не вызовет.

Приблизив свечу к горке ключей, я выбрала нужный и опустила крышку шкатулки.

Новый висячий замок на двери, ведущей в подвал, открывался очень легко. Не то, что старый, ржавый. Входить в подвал было немножко страшновато. Казалось, что какое-то страшное существо таится за тяжёлой железной дверью, и стоит мне переступить порог, захлопнет эту дверь, и я навсегда останусь погребена заживо под этими тяжёлыми мрачными сводами.

Про себя я отметила с интересом постороннего наблюдателя, что первый раз, когда я проникла сюда днём во время занятий, подобных страхов и следа не было. Тогда я боялась совсем другого, что меня кто-то может в подвале застать. Сейчас же на волю вырвались какие-то другие, мистические страхи, о наличии которых в моём подсознании я и не подозревала. Несколько раз глубоко вздохнув, я успокоила бешено колотящееся сердце и вошла в подвал.

Ничего страшного там не было. При свете свечи старые стены и пыльные бутыли с керосином выглядели, скорее, скучно. Я была очень довольна, что керосин так и остался стоять посередине помещения, как я его оставила.

Установив свечу на один из шкафов, я стала снимать с полок коробки с мелом и выносить их на лестницу. Мне нужно было, чтобы в ближайшие дни входить в подвал никому не понадобилось, а войти туда могли только за мелом, так как с утра было ещё относительно светло, и керосиновые лампы пока нужны не были.

Но я подумала, что с осуществлением моего плана надо поторопиться, нельзя откладывать назначенный час на срок более долгий, чем двадцатые числа октября.