Инсбрукская волчица

Я снова раскрыла учебник химии, доставшийся мне от Ненада. Делом чести было разобраться в непонятных формулах, и всё-таки выяснить, могу ли я полностью рассчитывать на «отложенный взрыв» в подвале. Ведь если толстые перекрытия всё-таки выдержат, то весь мой план пойдёт насмарку. Разобраться с текстом учебника мне так и не удалось. Ну почему в нашей стране химии учат в гимназиях только мальчиков? Чему учат нас? Классической литературе? Закону Божьему? Домоводству? Зачем мне домоводство? Для того, чтобы выйти замуж за одного из своих пресыщенных толстых соотечественников? Одного из этих мещан, которые ничего не понимают, кроме вкусного обеда или разговора о банковских операциях? Нарожать кучу сопливых ребятишек, которым уготована та же участь? Или ещё лучше: пойти преподавать потом в ту же гимназию, вроде Инги!

Вспомнив Ингу, я вздрогнула. С Ингой надо было что-то делать.

Несмотря на полное непонимание, после чтения учебника химии у меня всё-таки сложилось интуитивное ощущение, что взрыва в подвале будет недостаточно.

И тут я вспомнила о здании старой заброшенной прядильной фабрики. По преданиям, в этом здании с самого начала завелась нечистая сила. Первый хозяин, который здание и построил, очень быстро разорился, и фабрику выкупил какой-то приезжий, человек он был богатый, дело поставил на широкую ногу, в городе его любили, так как он давал балы и устраивал благотворительные базары. Но лет восемь назад и этот хозяин внезапно разорился, причём скрылся из города он очень поспешно, и зарплату рабочим не выплатил.

Пару лет фабрика стояла закрытая, потом постепенно мальчишки выбили окна, местные бродяги повадились устраивать там ночлег, и однажды на фабрике случился пожар. Крыша и всё, что было внутри, выгорело, теперь здание торчало посреди города, как огромный гнилой зуб. Я знала, что в бывшей прядильной фабрике имеются довольно обширные подвалы. Среди детей ходили страшные истории о том, что в этих подвалах однажды заблудился какой-то мальчик, и когда родители его нашли, от него остался только обглоданный крысами скелет. Толщина стен заброшенной фабрики, по моему мнению, была точно такой же, как и толщина стен нашей гимназии, и я решила на свой страх и риск провести эксперимент – последнюю репетицию.

Правда, для этого мне надо было снова проникнуть в дом Манджукичей, так как если я использую имеющуюся у меня взрывчатку на репетицию, на взрыв в гимназии у меня уже ничего не останется. Но решать эту проблему я собиралась уже потом. Поздно вечером я, захватив с собою железный фонарь «летучая мышь», свои пакеты, несколько свечей, бутылку керосина и старый будильник, отправилась к зданию бывшей прядильной фабрики. Моросил дождик, на улице не было ни души, хотя ещё и не до конца стемнело. Пересекая по диагонали площадь перед ратушей, я увидела маленькую сгорбленную фигурку в клетчатом дождевике. Поравнявшись с ней, я оглянулась и с удивлением узнала первоклассницу, с которой я разговаривала сегодня утром.

– Ты чего это здесь делаешь? – спросила я.

– Гуляю, – ответила малышка и зачерпнула башмаком воду из лужи.

– Ты что делаешь? – я дёрнула её за руку, выдернув из лужи.

– Ну, ты же сама сказала, в гимназию лучше не ходить… – взросло усмехнулась она, – вот сейчас я заболею, и в гимназию ходить не буду.

– Не выход, – ответила я, – в твоём возрасте я часто проделывала подобные штуки, но ни разу у меня не получилось заболеть. А заболевала я как раз тогда, когда не хотела, на каникулах, например.

– А у меня получится, – упрямо сказала первоклассница, атакуя очередную лужу.

– Но ведь можно не болеть, а просто гулять, – ответила я.

– Если мама меня увидит на улице, или ей расскажет кто-нибудь из наших знакомых…

– А кто твои родители? – спросила я, – как тебя зовут?

Девочка шмыгнула носом и ответила:

– Герда Хаусвальд.

Фамилия Хаусвальд показалась мне знакомой.

– А родители твои – кто? – повторила я свой вопрос.

– Отец умер, – мрачно ответила малышка, а мама… она очень строгая, – она помолчала, а потом добавила, – только знаешь, мне кажется, что мой отец всё-таки жив, хоть мне об этом и не говорят.

– Почему? – спросила я.

– Он присылает нам деньги, и мне всякие хорошие вещи.

– Значит, хорошие вещи? – повторила за ней я и с сомнением посмотрела на её истоптанные ботинки.

Она поймала мой взгляд и кивнула:

– Ну да, это старые ботинки, это не хорошие. Хорошие дома. Мама мне их разрешает носить только в церковь.

– Твоя мама получает пенсион? – спросила я.

– Нет, – ответила Герда, и посмотрела на меня расширенными глазами, – а что это такое?

– Ну откуда-то же она берёт деньги? Вот, в гимназии тебя учит…

– Лучше бы не было этих денег и этой гимназии, – пробурчала Герда.

– Так как, ты говоришь, зовут твою маму?

– Эрмина Хаусвальд.