Инсбрукская волчица

Внезапно раздались тихие лёгкие шаги. Я осторожно выглянула из-за шкафа с книгами и увидела девочку, лет девяти. Видимо, первоклассницу. Она опустилась на продавленный диван, где я так чудесно проспала эту ночь, и заплакала. Щёки у малышки были грязные, на руках чернильные пятна.

Потихоньку выйдя из-за шкафа, я приблизилась к девочке и опустилась перед ней на корточки.

– Чего ревёшь? – спросила я не слишком грубо.

Я думала, что ребёнок меня испугается. Но девочка только вздохнула, вытерла сопли рукавом и взросло сказала:

– Я их всех ненавижу.

– Тебя дразнят? – спросила я.

Она промолчала и отвела глаза в сторону.

– Ты хочешь их всех убить? – змей-искуситель в моём лице продолжал свой допрос.

Малышка не отвечала, но её лицо было красноречивей любых слов.

– Ну что ж… – я сделала вид, как будто раздумываю, – это можно устроить.

– Что устроить? – спросила девочка осипшим от слёз голосом.

– Устроить такой большой «бах» – ответила я, – Представляешь, «бах» – и гимназии нет!

– Хорошо бы… – тяжело вздохнула первоклассница, – да только как же его устроишь… Так не бывает.

– Кто знает, – подпустила я загадочности, – иногда, если очень хочется, то бывает.

Она первый раз внимательно посмотрела мне в лицо, и спросила:

– Ты кто?

– Да какая разница, – я махнула рукой, – главное, что я тебя понимаю.

– Тебя тоже дразнят? – спросила она, – но ведь ты же большая, ты можешь дать сдачи!

Она полезла в карман форменного фартука, достала червивое яблоко и протянула мне.

– Да, – снова улыбнулась я, – как раз собираюсь это сделать.

– А ты можешь наказать Еву Гюнст?

– Что за Ева? – спросила я, впиваясь зубами в яблоко.

– Да так… – девочка пыталась стереть с пальцев чернильные пятна грязным платком, – на два класса старше меня. Сегодня отобрала мою сумку и швырнула на пол, там была чернильница. Чернила разлились, все книги и тетради в чернилах, руки вот, – она показала свои грязные ладошки, – классная дама выгнала меня, сказала пойти помыться, я мыла, мыла, а чернила не отмываются.

– Это ещё только начало, – философски проговорила я, – тебя ещё не заражали вшами, не брили налысо, не запирали в шкафах, не оставляли в туалете на целую ночь…

Девочка смотрела на меня явно непонимающим взглядом.

– А что, кого-то оставляют здесь на ночь в туалете? – сказала она скорее с любопытством, чем с ужасом.

– Ну, это я так, для примера, – проговорила я и швырнула огрызок в ближайшую мусорную корзину.

Прозвенел звонок, моя собеседница вздрогнула и вскочила на ноги.

– Я должна идти, – затравленно проговорила она, моя сумка в коридоре, сейчас они её найдут и начнут смеяться, и разбрасывать тетрадки, и вообще… – она снова заплакала.

– Не стоит плакать, – сказала я, – Фортуна переменчива. Кто знает, что ждёт твоих обидчиц.

В библиотеку вошли какие-то ученицы, дверь в противоположной стене распахнулась, в помещение вплыла важная библиотекарша с напудренной причёской.

– Так что не переживай! Не забывай про большой «бах»! И я не советую тебе в ближайшие две недели ходить на уроки, – шепнула я на ухо первокласснице.

– А что мне делать? Если я буду сидеть дома, мама меня накажет…

– Кроме школы, вокруг в городе столько всего интересного, – подмигнула я ей, – ну давай, беги-беги…

Выйдя из библиотеки, я последовала своему собственному совету, и отправилась не на уроки, а в лес.

Не знаю, что на меня нашло в тот день. Может быть, встреча со своим собственным детством в образе этой малышки повлияла. Раньше я никогда не отличалась слезливостью, и уже не помнила, когда плакала в последний раз. Но придя на знакомую полянку, где мы с Ненадом устраивали «отложенный взрыв», я опустилась на пожухлую траву и разрыдалась. Я оплакивала свою дурацкую загубленную жизнь, свою несостоявшуюся любовь, вспоминала сухое, до неприличия короткое письмо Ненада, вспоминала все насмешки и издевательства последних лет, равнодушие родителей, несправедливость учителей.

Не знаю, сколько прошло времени. Наверное, немало. Когда я очнулась и вытерла заплаканное лицо, солнце уже шло к закату. Мне ни на минуту не пришло в голову, что всё ещё можно изменить, план свой отложить или вообще забыть о нём. Всё уже было предрешено, как будто мной управляла какая-то высшая сила. Как я тогда думала, тогда я пролила последние слёзы в моей жизни, но я ошибалась…

Затем я деловито высморкалась, собрала свои вещи, валяющиеся тут же на траве, и отправилась домой. Пора было провести последнюю репетицию.

Когда я дошла домой, мои слёзы окончательно высохли. Ни мама, ни прислуга не заметили в выражении моего лица ничего необычного. Впрочем, они и не особо вглядывались.