Инсектариум

Тяжко болея… сама за себя — я набираю «ноль-три»;
Плавленый мозг приливает к глазам пьянственно-мутной алью.
В ухо органно — гудков дрель; а в голове — кадриль
Мыслей: «Oh Goodwin, I know, you're almighty. Are you?»[2]

Жаркие губы сжаты пока, но — разверзнуться ждут;

Кажется, череп натужно трещит, полон жидкого пламени.
Жуть ожиданья сдавила гортань — хваткая, точно жгут;
А в голове: «Goodwin, answer… Oh tell me you love me!..»[3]

Боже, за мною насквозь следят — вытаращенных витрин

Взоры. Я в улице заперта — чёрно-глухой, как гробница.
Боженька!.. Зная, что… что — больна, на… набрала «ноль-три»:
До страны ОЗ иначе не дозвониться.

Прости Господи

Это вот — Вера. Нет, не Христова. Краснова.
Чуть протрезвела — тут же к бокалу снова.
Хваткой подобная
ушлому бизнесмену,
Пашет — по долгу
(службы) — в ночную смену.

Вера — крепка. Ей до жути фартит — продаваться:

Ей по-спартански — никак, а по паспорту — двадцать.
Стелит-то мягко; сюжет — чем ночней — тем жёстче:
Вера из женщин, чьё самопреданье свежо ещё.

…Всяко ей утро — кефирно. Глаза — как фары.

Вере б о фирмах — да фермой мычит про фарма,
Ибо — не в форме, всенощно отработав.
Совесть сифонит симфонией трёх абортов.

Совесть свистит — только узнице не насвистеться

Там, взаперти, в одиночной камере сердца.
Совесть скрежещет, бессильно-строга, как завуч:
Вера из женщин, что богатеют за ночь.

Несбыточно-страшный сон оказался вещим

Несбыточно-страшный сон оказался вещим:
По дому, который Домом… едва не стал,
С трудом собираю пропахшие счастьем вещи,
К уже-не-своим — но приросшие будто — местам.

Руками, твоих поцелуев впитавшими запах,

Во гроб я картонный — прошлое хороню.
Им — дрожно.
Знаю сквозь занавес слёз внезапных:
Сюда, в эти стены, придёт не ко мне Завтра —
Придя, приласкает уже-не-мою родню.

А город-избранник немым сероглазьем окон

Здесь видит меня не в последний ли раз — извне?
Солёным лицом я бурею, как пойманый окунь:
Сама-то коптимая на нутряном огне.

Храм нежности сжался в каморку. Он, словно мёртвый, —

Пустынно мне чужд. Пуповинная рвётся нить.
Ты ходишь восьмёркой, над тою глумясь восьмёркой,
Которую набок к ногам я твоим уронить

Однажды решилась. Решилась — и кинулась оземь

Всей плотью, всем духом — пред Господом…
Глупо: ты
Поставил на ноги дуру светлоголосьем.

То было давно. Вечность в злое вернулась восемь:

В то восемь, что — пополудни и как поддых.

И вечер последний устал притворяться вечным.

В глазах у тебя — люБЕЗДНость. В моих — люболь.
В картонном гробу холодеют мои вещи,
Насмерть пропахнув уже-не-моим… тобой.

Ангелы в словаре