Инспектор милиции

— Не зарекайся.

— Ты что, уже?

Борька замялся:

— Вроде бы. Почти.

— Не понимаю. Да или нет?

— Все равно когда-нибудь надо…

— Не темни. Расписался?

Он вздохнул, словно признавался в каком-то про­ступке:

— На днях распишемся. Папаша торопит.

— Ее папаша?

— Ее. Как раз загсами ведает. Зампред.

— Горисполкома? Михайлов виновато поправил:

— Облисполкома.

— Теперь все понятно…— протянул я, наслаждаясь Борькиным смущением.

— Ты не думай… В областное управление я устроил­ся до всего этого. Сам…

— Я и не думаю. Только теперь тебе прямая дорога в министерство. Ну и зазнаешься ты, брат, не подой­дешь — не подъедешь.

— Кича, не издевайся.

— Ладно, ладно. Не буду. Почему в штатском? — спросил я.— Звание скрываешь, не устраивают три звез­дочки, хочешь одну побольше?

— Работа такая.

— Понятно. Если не секрет, зачем приехал?

— Для тебя не секрет. Ты должен знать. Понимаешь, ищем одного особо опасного преступника. По делу об убийстве инкассатора.— Михайлов достал из кармана карточку.— Фоторобот.— На меня глядело тяжелое, угрюмое лицо, заросшее бородой до самых глаз. Было что-то мертвое в этом изображении.

— Мы уже проверяли у себя,— сказал я, воз-вращая снимок.— А как это все было?

— Не знаешь?

— Откуда? Это ведь давно, кажется, случилось. Еще Сычов занимался проверкой в станице.

— Месяца четыре назад. Ехала машина с инкассато­ром из аэропорта. Крупную сумму везли. Около четырех­сот тысяч. А там есть узкое место на дороге. И когда машина с инкассатором подъехала к этому месту, прямо посреди шоссе стоит микроавтобус «УАЗик». Ни проехать, ни обогнуть. Шофер с «УАЗика» возится с коле­сом. Водитель, что инкассатора вез, вылез, подошел к нему. Тот говорит: «Помоги». И только шофер с инкас­саторской машины нагнулся, чтобы посмотреть, в чем де­ло, водитель автобуса его ключом по голове и в кювет. Решил, наверное, что насмерть. Что там дальше про­изошло, судить трудно. Но наши ребята оказались на вы­соте. Как сам понимаешь, погоня, стрельба. Шофер мик­роавтобуса в перестрелке был убит. Открыли автобус, а в нем, помимо водителя,—мертвый инкассатор. А день­ги как в воду канули. Но вот в чем дело. Инкассатор был убит двумя выстрелами в грудь. Из другого пистоле­та, не того, что нашли у водителя автобуса. И еще. Шо­фер, везший инкассатора, остался жив. Он вспомнил, что, когда вышел из своей машины посмотреть, что с «УАЗиком», к инкассатору подошел какой-то мужчина с бородой. По этим показаниям и составили фоторобот. Предполагается, что он убил инкассатора, перетащил его вместе с напарником в автобус. Но где он вылез из «УАЗика», как исчез с деньгами, не известно. Следствие считает, что преступник скрывается где-то здесь, в Краснопартизанском районе. Четыре месяца бьемся. Прове­рили, перепроверили. До сих пор впустую. Так что ты, пожалуйста, у себя в Баха…

— В Бахмачеевской,— подсказал я.

— Получше посмотри.

— Проверю.

Когда мы подходили к воротам милиции, он сказал:

— Не забывай друзей. Будешь в городе — загляды­вай. Если что надо, звони. В управление. Или домой.

И дал мне свои телефоны. Служебный и домашний. Телефон квартиры будущего тестя.

Уже усевшись рядом с шофером, он подозвал меня к машине:

— Ваш майор, кажется, ничего. Я изредка буду по­званивать. Так, между прочим. Как, мол, мой кореш…

— Зачем? Возьмет и выкинет что-нибудь назло. Борька задумался. Потом мотнул головой:

— Не выкинет. Какая ему от этого польза?

— Брось. Пусть будет все как есть…

— Дело твое. Я хотел как лучше…

Что бы там ни было, а эта встреча меня встряхнула. Давно меня не называли Кичей.

18

Райбольница состояла из двух длинных хат, стоящих друг к другу под прямым углом.

Маленький двор, огороженный железной оградой, был чисто выметен и полит. Под редкой тенью прозрач­ных, тонких верб стояло несколько деревянных скаме­ек — крашеные доски на врытых в землю столбиках. Распахнутые настежь окна глядели в вербный садик бельмами затянутых марлей проемов. Несколько стари­ков грелись на солнышке, одетые в одинаковые, выли­нявшие от стирки пижамы.

В приемном покое сказали, что свидания — с трех до семи. Было два часа. Но если мне спешно, разрешение дает главврач.

Главврач спросил, по личному или по делу. Я, поколе­бавшись, ответил:

— По личному.

Он пристально посмотрел на меня. Как-то странно хмыкнул:

— Что так не терпится?

— Служба…

— Разве что служба…— Он вздохнул и еще раз про­сверлил меня взглядом.— Значит, нет времени?

— К сожалению…— ответил я, смутившись.

— Ну-ну.— Он крикнул санитарке, чтобы та попроси­ла Аверьянову выйти во двор.

Я поблагодарил и направился к двери. Главврач сказал:

— Пожалуйста, поприветливее с больной…

— Конечно,— поспешил я ответить. И, не удержав­шись, спросил: — А что?

Он пожал плечами — какой, мол, недогадливый: больных надо беречь от волнений…

Лариса встретила меня тревожными глазами.

— Здравствуй,— сказал я как можно приветливей.

— Здравствуй, Дима. Садись.— А глаза ее спраши­вали: «Ты с хорошими вестями или с плохими?» .

— Я тут по делам разным, и время как раз свобод­ное… Решил проведать. Что у тебя?

— Так, нервы, говорят.— Она последний раз взгляну­ла мне в глаза: «Больше ничего?»