Инспекция. Число Ревекки

– Не думали?! Вы пришли на чужую землю с оружием…

– А, вы думаете, все началось осенью тридцать девятого? Ну чему я удивляюсь… – разочарованно и категорично произнес доктор. – Подумайте же, разумная вы барышня! Раньше, безусловно, раньше! «Под угрозой», – так говорили изо дня в день задолго до того. Всем говорили! И им тоже. Когда слышишь это постоянно, начинаешь верить, что и шпинат, и дом, и пивная действительно под угрозой. Только тогда ты оказываешься с оружием в руках за тысячи километров. И убиваешь того, с которым ты никогда не должен был встретиться – с чего бы? Ведь тебе не до того: возделывание земли, выращивание шпината и капусты с томатами, строительство дома, путешествие на личном автомобиле и воспитание сына гораздо интереснее. Да и отнимает много времени. Никто не думает, что подобный фокус с ним сработает. Я, верите ли, по молодости путешествовал взахлеб, столько повидал людей! И я могу сказать, никто из них не хочет воевать и ненавидеть. Но они будут это делать до последнего патрона! Нужна лишь соответствующая обработка. Когда-нибудь я расскажу об этом своему сыну, чтобы он рассказал своему, а тот – еще кому-нибудь, – вот и все, что в моих силах. Но противостоять этому… Никаких сил не хватит обычному человеку противостоять тому, что принято всеми за порядок. Вам нужно это уяснить. Прекратите идеализировать нашу людскую породу. Тогда, возможно, у вас будет шанс выбраться отсюда. Признаюсь, меня бы это обрадовало. Вы редкий человеческий экземпляр, вам стоило бы продолжать эту жизнь. Да, непременно стоило, – подумав, добавил он.

– Не придумали еще такой труд, который освобождает[83].

Доктор поморщился:

– Меня и самого раздражает эта профанация на воротах, но у некоторых чувство юмора не знает границ.

– Вся ваша идеология – профанация, а не только эта надпись. Кричите, что мараться о евреек ниже вашего достоинства. А после каждой попойки к нам приходят пьяные эсэсы и утаскивают новеньких, еще не отощавших. А потом они возвращаются искусанные, измятые, в идеологических эсэсовских слюнях. Иной раз совсем девочку выберут, и плевать, что еврейка. Ваша пьянка и ваша похоть посильнее вашей идеологии, доктор. А значит, грош ей цена! – Ревекка вдруг рассмеялась. Потом очнулась. Но разозлилась еще сильнее. – Да вы это и сами понимаете, доктор. Вижу, что понимаете… Это-то и страшно. Как же вы живете с этим? И потворствуете? Ведь это должно рвать вашу жизнь надвое… Тогда почему…

– Тогда почему я здесь и в этой форме?

Ревекка вместо кивка прямо посмотрела на доктора. Он выдержал лишь несколько секунд. Резко встав, он окрикнул санитарок. И коротко сказал, качнув головой в сторону Ревекки:

– На место.

Пока она вставала, подбирая одеяло, доктор проговорил санитарке:

– Скоро начнет теплеть. Я распоряжусь, чтобы вам доставили известь. Разводите с водой и поливайте трупы, которые складываете возле бараков, чтобы смрад от них не разносило по всему лагерю.

И он двинулся раньше них в больничный барак и пошел по другому проходу.

Ревекка легла и закрыла глаза.

После того как врач ушел, из барака вынесли всех, кто был без сознания, метался в бреду или пылал жаром. Всех, кроме Зельды, которую Ревекка крепко держала за руку.

Когда последнее тело было брошено на тележку, в барак пробралось голое существо. Санитарка тут же набросилась на нее.

– Вот же ж, свинья грязная! Ты хоть понимаешь, сколько там заразы?! – бушевала она, избивая мокрой рубашкой женщину.

Пытаясь увернуться от ударов, та торопливо пробиралась по проходу.

– Не больше, чем в этой выгребной яме, – огрызнулась она, забираясь на свое место.

– Вот я доктору расскажу, попляшешь, вшивая собака, мигом тебя в крематорий отправят. Ну да ничего, тебе с трупами уже привычно соседствовать, вот и в печи полежишь с ними, скотина эдакая!

Осыпая проклятиями больную узницу, санитарка пошла прочь.

– Это Ганка, варшавянка, бывалая, – прошептал кто-то кому-то, – уже который раз прячется от селекции в трупах. Почти три месяца кантуется тут без аппелей.

– Как это в трупах? – в ужасе переспросил кто-то.

– А вот так, скидывает рубашку и голая на них падает. И не отличить от дохляков.

Голос затих. Были слышны удалявшиеся шаги санитарки. Когда они совсем стихли, тот же голос произнес:

– Мы тут все уже давно как трупы.

* * *