Инспекция. Число Ревекки

– А ты давай попробуй сама пойти против приказа эсэса! Смелая выискалась. Сама-то хоть пальцем пошевельни поперек ему! Только и горазда, что на мне злость вымещать, все вы такие. Ну и вымещай, я не гордая. Лук, главное, чтоб носила исправно, революционерка сраная!

И санитарка зло расхохоталась. Кася поняла, что еще секунда, и она вцепится в постылое лицо, заходившееся в дробном прерывистом смехе. Сжав кулаки, она отвернулась и заторопилась в свой барак. Нужно было успеть вернуться до отбоя, а еще предстояло придумать верняк, чтобы раздобыть витамины.

* * *

– Суббота сегодня, – тихо раздалось в темноте.

Ревекка узнала голос женщины с длинными ресницами.

– И что с того? – грустно спросила Ревекка.

– Ничего. Думала, ты… а, ладно… Ну не чтишь, значит, субботу.

– Я субботу любила только потому, что по субботам нянька водила меня за мороженым в кафе. Ты мне опять про веру начнешь говорить? Тяжело мне твои слова сводить с тем, что вижу на деле… Лагерь у меня, – сказала Ревекка. – Только тут и узнала, зачем мама с папой меня всю жизнь звали Ребеккой, на немецкий манер. А лагерь напомнил, что я Ревекка.

– Так и у меня он, лагерь-то. А что ж сама доктору столько наговорила про веру?

Ревекка и сама не знала, зачем она это сделала.

– Думаешь, они там, на воле, все счастливые? – снова спросила женщина. – Мы тут хоть страшные и полумертвые, а может, поживее их будем. Ведь мы радуемся и благодарим за каждый новый день, за каждый вдох.

– Они там на свободе по-другому думают. Что-то к нам сюда никто не рвется за познанием этой великой истины, – с едкой и насмешливой горечью сказала Ревекка.

Лысый череп закачался в темноте – женщина отрицательно мотала головой.

– Они там, бывает, и вовсе не думают. Только как свои похоти утолить, как отомстить, как побороть. Все ты верно доктору сказала. Было у людей размышление, да все вышло.

Глаза Ревекки привыкли к темноте, и благодаря блеску луны, пробивавшемуся сквозь щели барака, она уже различала лицо женщины и безотрывно смотрела на него. Изможденное, осунувшееся, но вдруг такое прекрасное в своем спокойствии и мудрости.

– Поняла теперь, про которую веру я говорила? Вера в разумное. Она и есть свет. Все мы наполнены им от рождения. Да потом гасим часто. Но через кого бы он ни передавался, назови того хоть Моисеем, хоть Христом, хоть Мухаммедом, хоть Буддой, хоть абсолютным разумом, а общий он… Истина все равно одна. Толкователей только много. И толкователей толкователей… А на кончике всего – мы. Получаем уже то, что прошло через тысячи голов. А своей пользоваться не желаем. Потому и запутались. Но ты помни: разум – твоя вера. Разум! Вот и весь выбор у человека: прожить жизнь разумную или неразумную. А выбрав разумную, ближе будешь к Богу, чем обряженная в кресты и платки в самом богатом соборе.

Ревекка уставилась в темноту.

– Говоришь, будто по написанному, – сказала Ревекка.

– Может, по написанному и говорю… Читала кое-что. И еще одно было там написано: человек обязан быть счастливым. А если несчастлив, то виноват перед собой и Богом[84]. Вот и все, в чем мы виноваты. А дальше сама размышляй.

– Говоришь складно, но только здесь на черта мне разум, скажи, пожалуйста? Если я одна буду жить по твоей истине или вдвоем с тобой, да хоть бы и всем бараком, а весь остальной мир как жил, так и будет жить? Разве будет в этом смысл? Только страдать ни за что будем.

– Ни за что?

– А за что?

– Ну вот потому и будем страдать, что истину «ничем» называем и страдать за нее не хотим. А что, боишься жизнь свою сытую и благополучную сломать, если начнешь жить по правде? – насмешливо спросила женщина. – Конечно, всегда проще поступать как все. Да только хоть весь мир делай что-то, а если оно неверным будет, то в разумном человеке всегда сомнение родится. А родится сомнение – размышляй дальше, копай эту мысль так глубоко, как только можно, и только после этого решай: делать вместе со всеми или нет. Слушай разум. Сегодня твой разум противится, а завтра второй такой найдется, послезавтра третий, а потом вся толпа засомневается и прозреет. Потому что голос разума изничтожить нельзя. Понимаешь, это не твое собственное, а всего мира сразу! А запутался человек рядом – так помоги ему. Без упрека, поняла?

– Что ж, просто по разуму своему жить, выходит? – спросила Ревекка.

– Не просто.

– И что ж еще?

– Не просто это, говорю. Было бы просто, уже б жили в благодати, а раз мы с тобой в говне да гное по самые уши и страшимся в трубу вылететь, значит, непросто это пока еще для нас.

И женщины умолкли, уступив время и место стонам больных и шуму с крыши, по которой отчаянно бил оторванный кусок толя, треплемый на ветру.

* * *

Воровато озираясь, Кася вошла в ревир. Она хотела проскользнуть мимо санитарки, чтобы сохранить добытое с таким трудом, но та уже поджидала ее. Ничего не говоря, Кася вытащила из-за пазухи луковицу и отдала ее.

– Кто рожу-то раскрасил? – торопливо убирая овощ, спросила санитарка.

– Кто надо, тот и раскрасил. Что слышно?

– Завтра чистить будут, забирай свою, иначе в расход пойдет.