Инспекция. Число Ревекки

– Вы, безусловно, правы. Глупо и малодушно верить, что какая-то из воюющих сторон не опускается до насилия среди гражданских. Хоть наша пресса и пытается уверить, что немцам подобное бесчестье не свойственно, верить ей – увольте. Во-первых, благодаря своей службе я точно знаю, как обстоят дела на самом деле. Во-вторых, в силу выбранной профессии я слишком хорошо изучил человеческую породу. И я заранее смеюсь над тем, кто вздумает мне рассказывать о благородном немецком воине, который никогда не трогал пальцем беззащитных женщин и детей. Война рождает новую, врéменную, нацию «людей воюющих», которые воюют в данный момент, которые видят норму в насилии и убийстве не только тех, кто идет против них с оружием, но зачастую и мирного населения. Отвоевавшие клочок земли считают, что им достается не только сама земля, ее ресурсы и ценности, но и люди, которые живут на ней. Они становятся такой же трофейной собственностью, с которой можно поступать как угодно. Так что я легко могу представить зверства русских на отвоеванных территориях. Равно как и знаю наверняка… – Он многозначительно посмотрел на меня, – что не меньшие зверства творят и наши парни с русскими замарашками. Чести на войне не бывает, увы, среди какой бы воюющей нации мы ее ни искали. Все человеческие устои сминаются под этим мороком ужаса, который окутывает воюющих каждый день и каждый час. Все они там, на фронте, становятся просто нацией солдат, а не русскими, немцами, американцами, томми или французами, я это прекрасно понимаю. Как только война заканчивается, они снова расщепляются на свои нации со свойственными им принципами, укладами и воззрениями. Они возвращаются и снова начинают вести достойную жизнь. Те же самые люди, которые на войне могли насиловать и мародерствовать, считая, что в этом их право – они же отстояли его с риском для жизни, в благородной и честной битве оружия. Потом они возвращаются и с трепетом ласкают своих жен, обнимают своих детей, покупают им конфеты, учат их читать, идут в храмы и церкви в выходные; на Рождество и Пасху их жены пекут им кексы, а они вкушают тот святой хлеб, снова с именем Бога на устах, а то и крестом себя осеняя. Законы войны – вот они, поверьте, они неприглядные, но истинные, и они действуют всегда, в отличие от тех, о которых любят говорить на разных человеколюбивых конференциях. И чем меньше людей знает об этих реалиях, тем лучше. Ведь чем черт не шутит? Могут и отказаться тогда! А без этих согласных миллионов сложно организовать даже маленькую заваруху, не говоря уже о том, что заварили мы. Впрочем, думаю, еще пара десятков лет – и подобное не удастся провернуть даже самому сладкоречивому лидеру или агитатору. Развитие технологий, да! Когда телефоны и радио появятся в каждом доме, кто сможет ослепить их обыкновенными речами, если они будут знать правду о том, что есть война?

Мы обошли кучу щебня, отчего-то сваленного прямо на пути, и Габриэль продолжил рассуждать с задумчивой интонацией:

– Война вытаскивает такую правду о человеке, которую бы он сам предпочел никогда не знать. У себя дома, в привычном, безопасном и комфортном кругу, никто себя до конца не познавал. Война же доступно расскажет нам о нас самих – без иносказаний и снисхождения. Явит самую суть без прикрас. А это уже поломка для любого разума, справиться с ней мало кому под силу. Если угодно, это добровольное саморазрушение в массовом масштабе во имя высших целей. Высшие они, конечно, только в данный момент, позже они непременно переменятся, но сейчас они таковы, не так ли?

Я молчал, позволив себе считать, что вопрос был риторическим.

– Я сейчас говорю в целом о таком явлении, как война: любая, не только нынешняя. И меня, исключительно как врача, интересуют некоторые вопросы. Стóят ли какие-то территориальные или наследственные притязания целой больной нации? В мирное время мы судим и жестоко караем убийц, чтобы в военное время превратить в таких же убийц всех граждан, подлежащих мобилизации. Вчера – «не убий» на воскресной молитве, чтобы сегодня – «убей их всех без всякой пощады». Кто способен справиться с этим и не потерять все ориентиры? С этой точки зрения даже победитель выходит из этой ситуации проигравшим. А потому, откровенно говоря, я пока так до конца и не уразумел пользу взаимоистребления на фронте. Впрочем, не всегда доводится работать в условиях, понятных и удовлетворяющих нашему пониманию. С этим я давно смирился.

Все сказанное не вязалось с его же спокойными рассуждениями о необходимости следования приказам, которыми он делился еще несколько минут назад. Мне было любопытно, усматривал ли он сам противоречие во всем этом.

– Что ж, – медленно проговорил я вслух, – там, где мы с вами, к счастью, находимся, Габриэль, не всегда ясна причина, побуждающая к тому, что делают на фронте. Лагерь не столь страшное…