Черт, да не умею я так. Но ему плевать, он, смеясь, вертит меня из стороны в сторону и не могу больше держать в себе желание улыбаться. Улыбаться искренне и ощущать всем телом звуки музыки, не могу не поддаться желанию развеяться и просто потанцевать. Качаю головой, пытаясь подстроиться под него. Но он слишком быстрый, а я не знаю, что это за танец. Я обучена только народным и классическим. А это что-то странное, но необходимо весёлое в моей жизни. И я танцую с ним, обнимая его за шею, смеюсь в неё, а он держит меня, полностью расслабившуюся в его руках. Он ведёт, и мне так легко. Я не думаю больше о том, что могу наступить на его ногу или же отдавить её. Только музыка, смех и он, ловко играющий с моим телом в танце.
– Спасибо, – его голос такой мягкий, когда мелодия затихает, переходя в более спокойную. Поднимаю голову, продолжая улыбаться, смотрю в эти невероятные светло-голубые глаза и киваю.
– Ты уже больше не зол? – тихо спрашиваю я, пока он продолжает двигаться медленно, словно в вальсе.
– Зол, но я умею это скрывать и отпускать, чтобы новый день был лучше, – отвечает он, останавливаясь.
– Прости, – кривлюсь я, отводя взгляд от его лица, и отступаю от него, когда он выпускает меня из своих рук.
– Простить за то, что решила умереть или за то, что решила оставить меня? – подталкивает к столу, где мужчины, как ни в чём не бывало, уродуют девушек. Разрезают их тела ногтями и слизывают кровь языком. Так, лучше на это не смотреть. Лучше вот на Петру, который улыбается нам, расположившись на стуле, как и вчера.
– За то и другое, – серьёзно отвечаю Вэлериу. Подводит меня к столу, – я просто не знаю, что думать, и что чувствовать. Слишком для меня странно, ново, и больно.
– Боль может быть во благо, Аурелия. Надо только понять, как это сделать. Боль придаёт силы идти дальше. Когда-нибудь ты научишься, – помогает мне сесть на стул и сам опускается рядом на свой.
– Сегодня ты не так категорично настроена к моим братьям, – замечает он, и ведь действительно страха нет, только отвращение никуда не деть.
– Думаю, и они будут рады остаться, и разделить с тобой трапезу. Поэтому тебе сейчас принесут ужин, – в который раз ловлю себя на мысли, что наблюдаю за его пальцами. Он постоянно ими жестикулирует, словно кукловод вертит людьми и миром. И это интересно. Глупо, но интересно.
Всё же пытаюсь сбросить себя эту неведомо откуда взявшуюся заинтересованность в Вэлериу и мотаю головой, смотрю на скатерть перед собой. Ведь ответа не требуется, он уже знает его.
– А чем вы занимаетесь днём? Спите? – спрашиваю я, все так же смотря на выбитый узор скатерти.
– Мы не спим, вовсе, – отвечает Вэлериу.
– Но… солнечный свет и тому подобное для вас разве не смертельно? – удивляюсь я, поворачиваясь к нему.
Улыбаясь, берет кубок в руку, и делает глоток, оставляя на губах тёмный оттенок крови. Кончик языка показывается и медленно подхватывает капли, скрываясь из виду.
– Нет. Солнечный свет не приносит ни ожогов, ни смерти. Чем дольше мы пребываем на солнечном свете, тем больше сил тратим. И их нужно восполнить кровью. Не более того. А что касается вопроса, чем мы занимаемся, – замолкает, задумчиво стучит ногтями по кубку, – готовимся к войне. Ты уже знакома с нашей основной армией, но этого мало, ведь она делает то же самое.
– А ночью? – спрашиваю я.
Поворачивается ко мне, смотря прямо в глаза, и от этого взгляда становится не по себе. Приподнимает уголок губ, а затем уже хитро улыбается, откидываясь на спинку стула.
– Ночью мы отдыхаем, – медленно произносит он.
– Ах, ну да, с девушками, – с сарказмом говорю я, хмыкая на это. – Чем же вам ещё заниматься, кроме разврата.
– Завидуешь, что наши умы не замурованы цепями той ереси, которую вбили в твою голову, сладкая моя? – насмехается. Сжимаю губы, передёргивая плечами. Даже отвечать не буду, не собираюсь вестись на это.
– Наша Лия любит себя обманывать, брат мой. Женщины, что они ещё могут, кроме этого? – ехидно поддевает меня Лука. Я даже забыла о его присутствии, как и всех вокруг нас. Резко вскидываю голову, ловлю его едкий взгляд.
– А вы мужчины, хотя вас так называть очень сложно, мёртвые существа, совершенно лишены заботы о таких примитивных вещах, как верность и честность. Вы слишком эгоистичны, чтобы заботиться о том, что мы делаем. Вы только и можете, что болтать и распылять вокруг себя похоть, обвиняя нас в ваших искушениях. Вы прикрываетесь нами, обеляя собственную душу. И неужто ваши штучки работают, ведь вы все мертвецы? – в том же духе отвечаю я ему.
И только после того, как выпаливаю свою речь на одном дыхании, понимаю, что зал затих, и мои слова были произнесены громко и чётко. Медленно оборачиваюсь к мужчинам, смотрящим на меня во все глаза. Сейчас предстоит или молить о прощении, или сражаться за свои слова. Или же меня просто разорвут…
Triginta duo
– Что ты ответишь, брат, ведь тебя она спросила? – раздаётся в этой тишине весёлый голос Вэлериу, с наслаждением наблюдающим эту сцену.