Раздав ещё ментальных пинков, Гаврил с довольным видом прислонился к двери. Кому какое дело, что придерживать её не надо? Делаешь вид — значит, делаешь что-то. Работа под его чутким руководством заспорилась. Разобрав остатки на раз-два, народ стёр пот со лба, сверился с часами на телефонах и поспешил внутрь. Те два гребешка задержались. Один достал причудливый футляр с одной-единственной металлической сигаретой, а второй принялся жалобно смотреть ему в рот.
— Антисанитария, — отрезал, попыхивая, приятель.
— У меня найдётся, — поднял руку Гаврил и извлёк из стратегического запаса обе сигаретки. — На.
— Обычная? — поморщился гребешок. — Опилки в смоле…
— Не хочешь — как хочешь, — отправил Гаврил за ухо одну.
— Хочу! — сам не ожидал собственного восклицания гребешок.
Гаврил тактично улыбнулся и угостил. Модник долго и прерывисто затягивался, прежде чем так же, спотыкаясь, выдохнуть:
— Забористая.
— Под забором и найдена!.. Шутка.
Гребешки покосились на него, но промолчали. Пришлось прикурить самому.
— Я в толк не возьму, — прошамкал Гаврил с сигаретой в зубах, — аукцион на носу, нельзя разгрузку пораньше организовать, что ли?
— Так вот почему фейса не узнаю, — протянул тот, который с металлической сигаретой.
— Новичок, — глубокомысленно добавил второй.
Гаврил выдохнул — да так, что поперхнулся. Курил он редко, и то по долгу службы, как сейчас.
— Звиняйте…
— Так заведено, — взялся пояснять первый, — экспонаты слишком важны, чтобы хранить их в Башне, а специальный грузовик возит их по каким-то безопасно-непонятным маршрутам.
— Перехватить у Башни? — предположил Гаврил очевидное.
— Клянусь, эта штука материализуется из воздуха! — выпучил глаза второй.
— Самовоз, значит, — закивал бомж, — а я всё думаю, куда водитель делся от баранки… Грёбаная автоматика.
— Оу, мэн, что у тебя с униформой? — складывая свою металлическую сигарету в футляр, всполошился первый.
— Заметно, да? — деланно смутился Гаврил.
— Не сходу, тут темно.
— Да такая фигня, натянул дома похожие шмотки, заметил только на «Ампире»…
— Кто из нас не обкекивался? — хмыкнул второй глубокомысленно. Первый выдал негромкий смешок.
— Времени ещё тринадцать минут. Проскользнём мимо Фурии, внизу есть запаска. Нет — мы тебя вели сдавать, ясно?
— Только без обид.
— Без обид, без обид, — заверил Гаврил. — Но можно кто-то первым пойдёт, на разведку? А завидев Фурию, громко с ней заговорит.
— Па-аш? — воззрился первый на второго.
— Сам-то докурил… — с явной неохотой выбросил тот сигарету.
Нутро Чёртовой башни было подобно фасаду — холодное, мрачное, неприветливое. Скрежет часовых механизмов бежал здесь как кровь, вибрируя в грубых, хоть нож о них точи, стенах. Единственная лестница за служебным входом буром уходила под землю. Если не фонарики в телефонах его спутников, они бы все давно и дружно навернулись — факелы, натыканные по железным кольцам над головой, отбрасывали больше теней, нежели света. Воздух густел и присасывался морозцем к открытой коже.
— Как ты так проработал целый день? — прогудел страшный шёпот первого гребешка.
— Не знаю, мы с Фурией не пересекались, — честно ответил Гаврил.
— Камон, её ж до вечера не было, — подоспел на подмогу второй.
— Вперёд смотри, Паш! Фурия — это одно, ей же нашептать могут, какой ты сегодня кэжуал.
По левую руку, в цилиндре, вокруг которого вилась лестница, возникла разочаровывающе современная дверь. Паша приоткрыл её и выдохнул изо рта:
— Никого…
Бомж задержал взгляд на уходящих ещё ниже ступенях, перешагнул вслед за гребешками порог и очутился в угрюмом тесном помещеньице. Голый камень обступал со всех сторон, вселяя трепет, растворившийся, стоило первому подать газ в настенные лампы. К своему удивлению, раздевалки обыденней Гаврил в жизни не видывал. Второй прошёл за Пашей вдоль рядов металлических шкафчиков, порылся в одном и набросал на ближайшую скамейку рубашку, галстук-бабочку, брюки.
— В темпе, опаздываем.
Решительно переодевшись, бомж подался за гребешками в противоположную дверь и — вверх, к нарастающему пульсу механизмов. От его внимания не ускользнуло, что поднимаются они в ту же сторону, что спускались до этого.
По мере восхождения пульс мутировал в не громкий, но скрежещущий по нервам лязг. Наконец, лестница сделала финальный виток, и раздалась в одурительно обширную, после такой-то клаустрофобной предыстории, залу. Гребешки двинули вдоль стен, стараясь не выходить из тени. По центру залы сверкала россыпь столиков из чёрного дерева, и каждому сопутствовало хотя бы два кресла с высокими резными спинками; за большинством уже темнело по гостю. Разглядеть их не выходило: то канделябры ярко били по глазам, то тени окутывали лица в непроглядную дымку. Добравшись до бара возле полукруглой сцены, гребешки завернули между ними в дверь «Только для персонала». Гаврил взвесил все за и против, и всё же последовал за ними.