Инсталляция (СИ)

Таким макаром проползли следующие минут… тридцать? Сменяли друг друга грузчики, тележки с лотами и ставки, что однажды доползли до сумасшедших пяти тысяч — особую слабость гости питали к пакетам с неизвестным содержимым, но это в целом аудиальное для Гаврила действо навевало на него смутную скуку. Кому может понадобиться «грязная ряса со слегка потёртым правым рукавом» из мусорки на углу Бердышева и Тютчева? Что за пхурба? Что-то, наверное, сельскохозяйственное, раз откопано в пшенице из элеватора. И ладно, кольца, серьги, телефоны, даже инструменты вроде ржавых молотков — но кроссовки без пары, за которые отваливали до двух тысяч, ключи от непонятно чего, очки с разбитыми стёклами, кости сбежавших от хозяев животных — всё это неизменно находило несколько безумных претендентов сразу. Поражала ожесточённая, почти как за потерянные пакеты, борьба за бутылки с недопитым пивом и водкой. Лишь один лот вызвал у Гаврила интерес, что он аккуратненько выглянул из-за кулис. «Типичным образчиком античного искусства Промзоны» оказалась статуя рабочего с оторванными руками, носом и вымытым дождями лицом. Выкупили её на седьмом столе за смешных двести рублей — стартовую цену пришлось снижать несколько раз.

«Время…»

— Мужики! — подал голос бомж. Кто-то из рабочих машинально дёрнул головой в его сторону, а остальные зашикали, призывая понизить голос.

— Скоро уже вторая секция? — уже шёпотом продолжил Гаврил.

— Перерыв, — ответили мужики и посмотрели на вплывшую в закулисье Фурию. Жестом отправив их возиться с опустевшими тележками, та обратила свой раздирающий взгляд на Гаврила.

— За мной.

Спустившись обратно к кухне, она пошла дальше, сделала полукруг до пилястры, за которой оказалась дверь, отперла её ключом и вошла первой.

— Заходи, не мнись.

Видок из бойниц открывался гипериндустриальный. Ночь, город за гудроново-чёрной Каменёвкой, весь в сизой дымке, пульс пылающих магистралей… Когда Фурия подала газ в настенные лампы, гирлянды подвешенных во тьме желтоватых огоньков сощурились и отступили. Проявленный как сквозь старую плёнку кабинет мог бы показаться скудноватым, но отсутствие пространства сжало все эти полторы настенные полки, письменный стол с двумя креслами друг напротив друга, шкафчик и гигантский кактус на полу во вполне гармоничную композицию. Взгляд сразу цеплялся к инородному для этого места ноутбуку с кирпичом внешнего аккумулятора. Фурия с плохо скрываемым наслаждением упала в анатомическое кресло во главе стола, но, спохватившись, вспрыгнула к шкафчику. Тявкнули чуть заедавшие петли дверец.

— Когда мы тебя приняли?

— Одним из последних, наверное, — почесал затылок бомж.

— Дата!

— Не помню…

Фурия аж выглянула на него из-за открытой дверцы. Гаврил ответил самым оловянным своим взглядом. Серпы её бровей сцепились на переносице, и дама вновь зарылась в шкафчик. Вскоре на ноутбук бахнула увесистая картонная папка. Отстегнув пожелтевший шнурок, Фурия растеклась по анатомическому креслу и секунду с закрытыми глазами спустя принялась перебирать бумаги. Бомж пошаркал у кресла для посетителей, но не дождавшись приглашения, предпочёл остаться на ногах. Так к тому же проще драть когти… Ведь пока она возилась с личными делами, Гаврил перебирал сценарии своего позорного разоблачения. Может, сразу того — отпроситься в туалет? Упустить последнюю возможность исполнить долг, сохранив целостность шкурки… Глаза поднялись на Фурию, скользнули по шее, столь хрупко изгибающейся к затылку, и пожалел, что она слишком заметная персона на этом празднике жизни. Позвонить Краеугольным?..

«Почему я сразу… тупень!»

Гости они здесь нечастые, зато желанные, вмиг бы распутали клубок недоразумений вокруг товара. Но впишутся ли они за того, кто нарушил столько писанных и, главное, неписанных правил? Для Краеугольных это дело, без сомнения, важное, но не настолько, а ему оно стоило всего — и без того прожиханного бесконечными авантюрами имени. В Промзоне за смертью имени быстрёхонько следует смерть физическая. Прожихам последний снеговик руку не протянет…

Услышав скрип двери, он вздрогнул, а когда признал в вошедшем охранника, кишки его продуло несвежим морозцем. Фурия жестом повелела бомжу очистить горизонт. Разглядев посетителя, она поднялась, вышла за ним в залу и прикрыла дверь, навалившись снаружи.

«Так вот оно как, фиаско», выдохнул бомж с негромким рычанием. «Но соломку подстелить бы…»

Он обошёл стол, удавом вперился во вход и, наконец, склонил голову над кипой бумаг, держа дверь в периферийном зрении. Поначалу Гаврил даже не понял, что это личные дела. Вместо привычных анкет сплошь знаки зодиака, эзотерические метрики да описания душевных качеств, навевавшие, правда, воспоминания о передачах про экзотических животных. Даже вместо имён — таинственные прозвища в духе Таро на полуказахском. Единственным, что хоть как-то соотносилось с реальностью, были рабочие расписания, возраст в верхнем левом углу, ну и фотокарточки на скрепках.