Чан оторвался от своего приятеля и подошел к ним, его лицо с китайскими чертами блестело в теплом воздухе. (
Чан увидел, что Мартел под кабелем, и произнес вслух:
– Ты ломаешь устои. Должно быть, Люси рассердилась, лишившись тебя?
– Она неплохо справилась. Чан, это странно.
– Что именно?
– Я под кабелем и могу слышать. У тебя нормальный голос. Где ты научился говорить как обычный человек?
– Занимался со звукозаписями. Забавно, что ты это заметил. Думаю, я единственный сканер на всех Землях, который может сойти за обычного человека. Зеркала и звукозаписи. Я определил, как себя вести.
– Но ты не?..
– Нет. Я не чувствую, не слышу и не ощущаю вкусов и запахов, как и ты. Способность говорить не слишком мне помогает. Но я заметил, что она радует окружающих.
– Это изменило бы жизнь Люси.
Чан глубокомысленно кивнул.
– На этом настоял мой отец. Он сказал: «Ты можешь гордиться тем, что ты сканер. Но мне жаль, что ты не человек. Скрывай свой недостатки». И я попробовал. Я хотел рассказать старику о Наверху-и-Снаружи, о том, чем мы там занимаемся, но его это не интересовало. Он сказал: «Конфуция устраивали самолеты. Меня они тоже устраивают». Старый плут! Изо всех сил пытается быть китайцем, а сам даже не умеет читать на старокитайском. Но он отлично соображает и неплохо передвигается для человека, кому скоро исполнится две сотни.
– На своем самолете? – улыбнулся Мартел.
Чан улыбнулся в ответ. Он потрясающе контролировал лицевые мышцы: сторонний наблюдатель не заподозрил бы, что Чан был хаберманом, управлявшим своими глазами, щеками и губами при помощи холодного рассудка. Выражение его лица было естественным, как у живого. Поглядев на мертвые, холодные лица Парижански и других, Мартел ощутил укол зависти к Чану. Он знал, что сам выглядит нормально, но почему бы и нет? Ведь он был под кабелем. Повернувшись к Парижански, Мартел произнес:
– Видел, что Чан сказал о своем отце? Старик летает на самолете.
Парижански зашевелил губами, но звуки ничего не значили. Он достал планшет и показал его Мартелу и Чану:
В этот момент Мартел услышал шаги в коридоре и машинально посмотрел на дверь. Другие глаза проследили за его взглядом.
Вошел Вомакт.
Группа выстроилась четырьмя параллельными рядами по стойке «смирно». Сканеры просканировали друг друга. Множество рук потянулось к электрохимическим регуляторам грудных блоков, которые начали перегружаться. Один сканер вытянул сломанный палец, обнаруженный напарником, чтобы его обработали и наложили шину.
Вомакт взял свой церемониальный посох. Кубическое навершие озарило комнату красной вспышкой, ряды перестроились, и все сканеры сделали жест, означавший:
Вомакт принял позу, означавшую:
Говорящие пальцы поднялись в ответном жесте:
Вомакт поднял правую руку, согнул запястье, словно оно было сломано, в странном испытующем жесте, означавшем:
Единственный из присутствующих, кренчнутый Мартел услышал странное шуршание ног, когда все повернулись вокруг своей оси, не сходя с места, пристально оглядывая друг друга и озаряя поясными фонарями темные углы огромного зала. Когда сканеры вновь встали лицом к Вомакту, тот сделал новый жест:
Мартел заметил, что расслабился он один. Другие не понимали смысла расслабления, ведь их сознание было заблокировано в черепной коробке, соединенное лишь с глазами, а все остальные части тела контактировали с разумом исключительно посредством управляющих нечувствительных нервов и панели инструментов на груди. Мартел осознал, что, будучи под кабелем, ожидал услышать голос Вомакта: старший сканер говорил уже некоторое время. Ни звука не сорвалось с его губ. (Вомакт никогда не прибегал к звуку.)
– …и когда первые люди, отправившиеся Наверх-и-Наружу, достигли Луны, что они там обнаружили?
– Ничего, – ответил безмолвный хор губ.
– И потому они отправились дальше, к Марсу и Венере. Год за годом корабли продолжали улетать, но ни один не вернулся назад до Первого космического года. Тогда вернулся корабль с Первым эффектом. Сканеры, я спрашиваю вас, что такое Первый эффект?
– Никто не знает. Никто не знает.