И этим побудила Цицерона к действию.
– Что ж, дамы и господа, – сказал он, – следует, наверное, помыться, побаловаться завтраком, и вновь встретиться в так называемом конференц-зале через два часа для импровизированного собрания членов правления.
Вадик удивился:
– У нас в доме есть правление?
– Да, Вадик, – заверил его Цицерон, – и я тебе больше скажу – ты лично – член этого правления. И пора бы уже разбудить великолепную чету Кипиани, что-то они совсем заспались.
Оправляясь от шока, вызванного словами следователя, Светлана сказала:
– Ну, короче, видела я, как делаются темные дела и прикрываются убийства, но такого не помню. Первый раз я такое вижу. Я вот думаю…
Цицерон ее перебил:
– Да, да, мы и это обсудим на собрании, если желаете.
Вадик вдруг, будто что-то сообразив, предположил:
– А может следователь прав.
Все кроме Мими, занятой отправкой сообщения, и Зары, пытающейся понять, и не понимающей, о чем разговор, посмотрели на Вадика.
– А что? – сказал он. – Может у нее голова закружилась слегка. Ну, я не знаю. Короче, голова закружилась и она, типа, потеряла равновесие. Почему нет? Ей сколько лет было? Девяносто два?
Цицерон ответил:
– Да, Вадик, точно, именно это и произошло. Закружилась у старушки голова, выскочила она из квартиры среди ночи, и с разбегу махнула через перила одномаршевой полувинтовой нашей лестницы. Тебе следовало стать ясновидящим. И сейчас еще не поздно.
– Через два часа? – уточнил Рылеев.
– Да, Рылеев, – подтвердил Цицерон. – Встречаемся через два часа. Если, конечно, за это время еще кого-нибудь не грохнут.
Все посмотрели на него с неодобрением кроме Мими и Зары, и он добавил, раздраженно оправдываясь:
– А может убийца все еще в здании.
Не поднимая глаз от дисплея, Мими спросила:
– А зачем ментам скрывать убийство?
Цицерон, Вадик, и Федотова – просвещенные в этом направлении лучше остальных – обменялись взглядом. О некоторых вещах лучше не говорить.
Консьерж Василий вошел в вестибюль со стороны уличного входа, сопровождаемый двумя рабочими в комбинезонах, в руках инструменты и складная лестница. Третий рабочий арривировал почти сразу за ними, катя перед собой тележку с частями новой люстрой, изображающей Большой Взрыв и напоминающей люстру в фойе Метрополитан-Оперы.
Певица Амелита подошла к Рылееву и Федотовой и сказала, стесняясь:
– Мне как-то неприятно одной дома. Можно я побуду у вас? Я вот только оденусь, и … короче…
Федотова сразу согласилась:
– Конечно. Пойдем.
Амелита еще помялась и пояснила:
– Мне только бы одеться … накинуть … а то в халате … Вы бы не сходили со мной? Ко мне? Пожалуйста.
Федотова посмотрела на Рылеева. Он пожал плечами и кивнул.
В гостиной у Амелиты оказалось безупречно чисто. Прошли в главную спальню.
Там глазам их предстал невероятный, фантастический развал. Кучи одежды, верхней и нижней, валялись на полу; грязные тарелки, чашки, бокалы, и пустые бутылки – на всех горизонтальных поверхностях. Стены скрыты множеством абстракционистских картин в массивных золотых рамах. С одной из рам свешивался синий лифчик, закрывая часть композиции. Подойдя к стенному шкафу, Амелита распахнула двери и начала рыться в одежде, в то же время рассеянно говоря:
– Прошу прощения за беспорядок. У нас тут вечеринка была … вчера…
Федотова искренне удивилась и спросила:
– Вы всегда устраиваете вечеринки в спальне?
Амелита рассеянно ответила:
– Раз от разу. Дура-уборщица уехала навестить своих тупых детей в сраной деревне, будет только послезавтра. Вот лучше б ее убили вместо несчастной госпожи Дашковой! Я быстро, не уходите. Блядь! У меня сегодня прослушивание в театре. Или завтра? Нужно проверить календарь.
– Потом проверите, – посоветовала Федотова. – Просто возьмите пару брюк, и пойдем. Всем нужно придти в себя.
– Вы правы, – согласилась Амелита. – Боже, как вы правы. Я только поссу.
Она ворвалась в ванную, как римляне в ворота осажденного города после трехмесячной осады. Федотова и Рылеев переглянулись.
– Все-таки, Рылеев, – сказала Федотова, – ты бы подумал…
– Да, – откликнулся Рылеев. – Я подумал. Я вчера позвонил Петьке. Может нужно еще раз позвонить, поторопить.
Федотова прикинула что-то в уме и сказала:
– Нет, зачем. Это я не в связи с тем, что только что случилось.
– Почему же. По-моему вполне себе повод.
– Это у тебя паранойя, мой повелитель. Убийце старой Дашковой до нас нет никакого дела. Там явно дела семейные. А телохранители тебе нужны в поездках.
До нас … до нас.
Мы.
Рылеев припомнил события семилетней давности. Тяжелые облака, землю, разогретую за день тропическим солнцем, ливень … Нелепое здание консульства непонятной азиатской страны в другой, еще менее понятной азиатской стране. Заминированная часть улицы. Саперы. Оглушительный взрыв. Посыпавшиеся из окон стекла, трупы на улице, сам он, Рылеев, присевший у стены и понимающий, что это – конец. Что он – последний здесь, и никто за ним сюда не придет, никому до него дела нет. Его об этом предупреждали, как и всех остальных.