Интегрировать свет

— Похоже, и правда не выйдет, — наконец вздохнул русый.

— А я что говорил? — буркнул его подельник.

— Но попробовать-то стоило. Ладно, иди сюда.

Последнее уже было обращено к казначею. Тот подчинился, с ненавистью сверля взглядом собственные ноги, вновь предавшие его.

— Присядь, отдохни.

Отобрав у лепрекона ларец, русый добавил его к пирамиде в руках подельника. Осев на пол, казначей беспомощно смотрел, как русый подходит к дверям в сокровищницу; вновь заперев их — чтобы скрыться от глаз случайных свидетелей, если бы таковые вдруг объявились, — поднимает руки к потолку.

И, вычерчивая кончиками пальцев рунную вязь, повисавшую в воздухе кружевами тёмного дыма — размыкает губы, сплетая паутину заклятия.

Казначей не знал, что это за заклятие. Но оно заставило светильники дрогнуть и почти померкнуть, воздух — стать холоднее, а пыль на крышках сундуков — подняться под порывами ветра, невесть откуда взявшегося в запертой комнате. Казалось, сам пол вот-вот задрожит. Мурашки бежали по коже лепрекона, когда он понимал, какой мощи чары, творимые в нескольких шагах от него — а голос тёмного колдуна становился всё громче, и дыхание казначея уже обращалось облачками пара, и на крышках сундуков змеился иней, сверкали, рождаясь, льдистые кристаллы…

Колдун сомкнул ладони в финальном, завершающем аккорде.

Лёд исчез, как ни бывало. Воздух потеплел. Светильники мигнули, восстанавливая своё ровное сияние.

В руках русого, так и стоявшего в шаге от дверей, оказалась одна из шкатулок с жемчужинами.

Когда колдун двинулся вперёд, казначей затаил дыхание. Сердце лепрекона колотилось лихорадочно, недоверчиво, когда он понимал, что это невозможно — но, похоже, этот тёмный мог, мог сотворить сейчас то, что поможет ему…

Русый занёс ногу над порогом.

И отлетел назад.

А казначей с облегчением понял: нет, не поможет.

Русый, донельзя удивлённый, шагнул вперёд снова. И снова. И снова.

Пока его раз за разом отбрасывало прочь от дверей, в лице его оставалось всё меньше удивления — зато прибавлялось злости.

— Нет! — он в ярости швырнул шкатулку на крышку ближайшего сундука.

— Неужели не получилось? — уныло вопросил его подельник.

Он так и прижимал подбородком верхний ларец в пирамиде, высившейся у него в руках.

— Оно должно было сработать, не могло не сработать! — колдун в бешенстве воздел руки к потолку. — Мёркер, йорт о луфф…

Казначей злорадно, но уже без особого интереса наблюдал, как русый предпринимает вторую попытку сломить защиту сокровищницы. Потом, с ещё большим злорадством — как колдун, дочитав заклятие до конца, снова бьётся лбом о невидимую стену.

— Хватит, — в конце концов проворчал его подельник. — Ничего у нас не выйдет. Мы облажались, признай уже.

Русый, тяжело дыша, застыл перед порогом.

Отставив шкатулку на тот же сундук — уже спокойнее — повернулся к казначею.

— Да, — колдун криво улыбнулся: в густую щетину, покрывавшую его щёки. — Вы умеете хранить то, что принадлежит вам, маленький народец. — И сплюнул на пол. — Ладно. Подавитесь этими жемчужинами. Обойдёмся без них.

Казначей ещё успел улыбнуться, прежде чем русый махнул рукой, сверкнувшей рунной насечкой серебряного кольца. И, падая в бессознательную тьму, куда его отправил треклятый колдун, лепрекон чувствовал лишь одно — глубочайшее удовлетворение.

Впрочем, нет. Было и ещё одно. Гордость.

За то, что их маленький народец в который раз оказался на высоте, обставив и превзойдя этих несносных громил.

Стоило лепрекону раскинуть руки по белому полу, похрапывая в блаженстве безмятежного сна, как с лица Лода мигом сползла злобная гримаса.

— По-моему, с эффектами ты всё-таки переборщил, — поморщился Восхт, когда наследник Ильхта стал забирать шкатулки у него из рук. — Лёд был определённо лишним.

— Зато ты недобрал, — Лод усмехнулся, но усмешка эта была весёлой. — Актёр из тебя отвратительный, если честно.

— Не всем же быть великими лицедеями, как некоторые.

Лод оставил замечание без комментариев: его мысли явно были уже о другом. Составив все шкатулки на пол, опустился на колени подле одной из них. Откинув крышку, прищурил глаза — словно любуясь чёрным сиянием, красившим матовую поверхность крупных, в пол-ладони, жемчужин.

В ларце их было около дюжины.

— Что ж, — Лод взял одну из них, идеально круглую, безупречно красивую, — пора приступать.

Когда они с Восхтом одновременно потянулись за чем-то, припрятанным во внутренних карманах мантий — губы наследника Ильхта Миркрихэйра, навестившего эту самую сокровищницу триста лет назад, снова тронула усмешка.

Только теперь в этой усмешке отчётливо читалось предвкушение.

***

Когда казначей очнулся, в сокровищнице было прохладно, темно и тихо. Впрочем, стоило пошевелиться, как светильники вновь вспыхнули, ударив по глазам золотой яркостью, заставив сощуриться…

И, в один миг вспомнив, что предшествовало этому пробуждению — лихорадочно подскочить, оглядываясь.

Тёмные исчезли. Ошейник тоже. А вот шкатулки, за которыми они приходили, остались: пять стояли на полу, шестая — на сундуке, куда её положил русый.