Интегрировать свет

Возможно, не он один думал так. Почти наверняка. Наверняка были эльфы, которые не одобряли это решение Повелителя — встать на пути у Тэйранта, защищая чужой народ, жертвуя своими. Те же лепреконы долго не решались сделать то же. И, наверное, кто-то из эльфов высказывал эти мысли вслух, и по окончании войны, в горе по всем, кого они потеряли — тоже; да только стоило тебе их высказать, как тебя немедля обрекали на звание «последователя Тэйранта» — ещё бы, когда раны так свежи, — и последствия были… неприятными. А маленький принц в своём нежном возрасте оказался достаточно умён, чтобы понять: людей надо любить, хочешь ты этого или нет — по крайней мере, внешне… и спрятался под маской.

Если вначале это и давалось ему нелегко, всё равно никто не воспринимал его всерьёз. А к тому моменту, когда стали воспринимать, он уже владел собой достаточно хорошо, чтобы не выдать истинных чувств. Но тот яд, что таился за его улыбкой, за триста лет разъел его душу целиком: душу того, кто застрял в своём одиноком детстве, душу, которая так и осталась принадлежать обиженному ребёнку. Ребёнку, который без сомнения использует в своих целях все игрушки, что требуется использовать… даже те, к которым он привязался.

Ребёнку, который не умел и не мог научиться проигрывать.

Как я не поняла этого раньше? Как не подумала, что это странно — что спустя триста лет он так похож на мальчишку, что есть в этом нечто ненормальное, противоестественное…

Триста лет под носом у светлых прятался истинный наследник Тэйранта. Прятался так хорошо, что никто не сумел его разглядеть. Мне казалось это невозможным, трёхсотлетнее притворство… однако все эти триста лет ему отчаянно не хватало того, что он наконец получал сейчас. Того, что теперь заставляло его говорить.

Потому что любой актёр в глубине души жаждет признания.

— А я ведь почти уже исправил эту ошибку! Почти сделал всё, как надо! — Фрайндин снова дёрнулся, пытаясь выпутаться. — Сделал всё, чтобы мясо использовали по прямому назначению, чтобы в туннелях дроу гибли они, не мы! Даже привлёк на нашу сторону эту рыжую мерзость, даже терпел её рядом с собой! Хотя наблюдать, как она обходится со всеми вокруг, как коробит тонкие чувства этих придворных глупцов, было даже смешно, но избавиться от неё было бы куда смешнее… потом. Если б она пережила резню у дроу, конечно. — Он сердито зажмурился. — Я уже всё распланировал, всё! Подлые люди убивают мою прекрасную невесту, отважную спасительницу Риджии, в зависти и страхе перед её необычайной силой! Кто бы потом осмелился винить меня в том, что я потребовал развязать с ними войну?

Этому я уже даже не удивилась. Я этого ждала.

Почти захотев расхохотаться.

Поверить, что трёхсотлетний эльф действительно влюбился в вульгарную малолетнюю девицу? В реальном мире, не в глупой сказочке про попаданку?

Как мы могли быть так глупы?

Как я могла?..

— А вы испортили это, всё это! — эльф не оставлял попыток вырваться из магического плена. — И теперь вы мне надоели, и игра эта тоже надоела! Сколько можно? Я устал! Давно хочу закончить с тёмными и перейти к людям, а тут… я не дам вам победить, не дам!

Когда Эсфориэль приблизился к нему, ступая тихо и медленно, Фрайндин всё же затих. Посмотрел на старшего брата.

Глаза его вдруг сделались огромными — и такими трогательно детскими.

— Фрайн. Малыш Фрайн. — Средний брат мёртвого Повелителя эльфов застыл в одном шаге от младшего. — Мой маленький брат…

Потом опустил голову.

— Прости меня. Прости, что бросил. Прости, что не уберёг.

Слова его едва можно было расслышать.

— Эсфор, ты ведь со мной, да? — в голосе Фрайна пробилась ослепительная надежда. — Ты сможешь разбудить наших? Давай, мы убьём дроу и будем править! Когда все тёмные умрут, и люди тоже… ты и я, и Фин, мы наконец приведём наш народ к величию, которого он заслужил. К единоличной власти над Риджией. Да, Фин?

Он посмотрел на тело брата.

С недоумением.

— Фин, вставай, сейчас не время отдыхать!

Я не знала, что столкнуло Фрайна с той грани, на которой он балансировал триста лет. Что именно из случившегося этой ночью — или всё вместе: зрелище ненавистных тёмных, окруживших тебя со всех сторон, рукопожатие брата и мерзкого дроу, первый проигрыш в твоей жизни, сводящий на нет всю твою долгую игру…

Но, как бы там ни было — теперь он окончательно и бесповоротно спятил.

Наверное, поэтому Эсфориэль шагнул вперёд с такой обречённостью. Взяв лицо брата в свои ладони — точной копией жеста, которым когда-то Ильхт прощался с мёртвым Тэйрантом, — прижался лбом к его лбу.

— Я с тобой, Фрайн, — тихо проговорил он. — Всё позади. Вся эта боль и ненависть, и ложь, и притворство… ты будешь свободен. Сейчас. Наконец.

В ответ тот улыбнулся. Той светлой, мальчишеской улыбкой, которая когда-то подкупила даже меня.

Эсфориэль отнял одну руку от его лица.

Тускло блеснула сталь.

Лезвие эльфийского клинка, первого, что обнажили за эту ночь, вошло Фрайну точно в сердце. Почти беззвучно. Тот кашлянул — удивлённо; моргнул — уже без улыбки.

Потом на губы его плеснулась кровь.