Интегрировать свет

Мгновение я смотрела на него. Внимательно, стараясь не упустить ни одной детали… и его лицо — с впалыми щеками, узкими губами, тонким носом — вдруг действительно показалось мне неправильным отражением кого-то другого. Кого-то, кого я уже видела.

Самовнушение? Или…

Кусочки мозаики встали на свои места в одно мгновение.

И заставили меня отступить на шаг.

— Ты… тень Ильхта?

— В точку.

Ха. Я бы даже сказала, ха-ха-ха.

Всё это время мне прислуживала тень Ильхта Злобного.

Какая ирония.

— Теперь ты понимаешь? — спросил Акке. — Поэтому я служу Миркрихэйрам. Поэтому привязан к Лоду, как к родному, и это не просто слова. На моих глазах выросла и его бабушка, и его отец, и они тоже вызывали у меня чувства более чем тёплые… но среди всех Миркрихэйров Лод всё же стоит особняком. Наверное, потому что он первый потомок Ильхта, которым тот был бы действительно горд.

Интересно, сколько в Акке от Ильхта? Какие черты характеры передались его тени? Унаследовала ли она какие-то воспоминания своего изначального владельца?

И то, что иллюранди показывал мне в прошлый раз — не была ли хотя бы часть этого его собственной памятью?..

— Хорошо. Положим, я поняла, почему ты беспокоишься за Лода. Но я-то тут при чём?

— Потому что ты ему дорога. Очень дорога. И своими сомнениями терзаешь не только себя, но и его: можешь даже не надеяться, что он их не чувствует. А уж опасения касательно Морти… не знаю, кем надо быть, чтобы ждать подвоха от этого безгрешного создания. Откровенно говоря, порой эта безгрешность даже раздражает. — Иллюранди иронично качнул головой. — Учитывая, что от неё-то вся их беда.

— Какая беда?

На первой части его высказывания я снова решила не фиксироваться.

Как бы забавно это ни казалось, но поверить в безгрешность Морти мне было куда проще, чем в мою великую ценность для Лода.

— Та, из-за которой ему нужна ты. А не она.

В следующий миг я поняла, что кресло опустело, зато театральный скрип двери за спиной заставил обернуться.

— Тебе туда, — проговорил Акке.

Он стоял рядом с открывшимся проходом в библиотеку, указывая на тёмный проём приглашающим жестом.

— И зачем?

— Потому что там найдёшь ответы, которые помогут тебе перестать сомневаться.

Исчез, оставив меня наедине с созданным им сном — и, пожав плечами, я двинулась вперёд. Скорее потому, что ничего другого мне особо не оставалось, чем по другим причинам.

Библиотека изменилась. Не до неузнаваемости, конечно, но всё же. Исчез стол с волшебными цветами, а комната вытянулась тёмным коридором, длинными и широким. Книжные полки убегали вдаль, насколько хватало взгляда, порой образовывая арки, в которых прятались полукруглые двери. Те были приоткрыты — все, и из-под них пробивались отблески тёплого сияния, служившего единственным источником света.

Поколебавшись, я подошла к первой же двери слева. Заглянула внутрь.

Там скрывалась до боли знакомая гостиная с круглым столом. До этого в коридоре было тихо, но теперь я отчётливо слышала переливы струн…

И голос, высокий и чистый, звеневший в чарующей песне.

Они сидели вокруг стола, и четверо умещались в трёх креслах. Лоду вряд ли было больше пятнадцати: светлые волосы едва прикрывают уши, лицо гладкое, юное, совсем другое — но уже такое серьёзное. А вот серая мантия колдуна осталась неизменной, как и движения пальцев, перебиравших струны лютни с той же уверенной мягкостью, с которой чертили руны. Или это мандолина? Да, у лютни вроде гриф искривлённый, а у этой штуки прямой, как у гитары…

Лод играл негромко, словно осторожно — а Алья пел, устроившись напротив. Мальчишка-подросток без королевского венца, без вечной язвительной улыбки на губах и холодности в янтарном взгляде, сейчас казавшемся таким тёплым и ярким. Темноволосая девочка-дроу лет шести, устроившаяся на его коленях, слушала принца с большими завороженными глазами. Третье кресло занимала маленькая Морти, в платье синего шёлка: она сидела, обняв руками колени — уже не девочка, ещё не девушка, но и тогда не менее прекрасная, чем в настоящем.

Алья пел, конечно же, на риджийском. Может, виновно было отсутствие у меня музыкального слуха, решительное и абсолютное, но мне казалось, что пел он так же чудесно, как Лод играл. На риджийском слова звучали красиво, однако я не могла перевести их на русский стихами; в переводе юный Повелитель дроу пел что-то вроде «но когда оба они уходили с небосвода, непроглядный мрак ночи пугал их любимых детей; и поняли тогда солнечный бог и богиня луны, что придётся им расстаться навеки — и с тех пор Солир освещает мир днём, пока спит Тунгх, а Тунгх ночью, пока отдыхает её возлюбленный супруг»…

А потом он замолчал, и Лод отнял руку от струн. Тогда Морти, улыбнувшись, зааплодировала, а маленькая принцесса Литиллия смешно шмыгнула носом:

— Поэтому эльфы спят ночью, а мы днём?

— Эльфы больше любят отца, который создал их, и вместе с ним трудятся днём и отдыхают ночью, — кивнул Алья, покачивая сестрёнку на коленях. — А дроу, почитающие свою мать Тунгх, пробуждаются с уходом Солира и засыпают с его возвращением.