Интегрировать свет

Когда Авэндилль наконец увидела Фрайна, сидевшего на своём любимом месте — гранитном камне, поросшем мхом под раскидистым кустом жасмина, — тот уже допевал последние строки, успокаивая пальцами растревоженные струны хёрпы. Чистая снежная белизна, окружавшая брата Повелителя эльфов, гармонировала с его зимней красой, и в который раз за эти годы Авэндилль подумала, что Фрайндин прекрасен — но всё же не прекраснее царственного брата.

Он заметил эльфийку, лишь смолкнув.

— Приветствую, маленькая леттэ, — проговорил Фрайндин тогда. С улыбкой, неизменно светлой и приветливой. — Прогуливаетесь, как обычно?

— Пресветлый тэлья… благодарю, ваш восхитительный голос в который раз скрасил моё одиночество, — кажется, тогда Авэндилль отвесила традиционный поклон чересчур нетерпеливо. — Не изволите ли поведать, что за дивную песню вы сейчас пели?

— О, её сочинили люди. Облекли в песню реальную историю… как бы мне ни хотелось иного, — взгляд эльфа сделался печальным. — Когда-то двум сёстрам, дочерям королевского рода, приглянулся один молодой маг. Но он отдал своё сердце старшей, и тогда младшая отравила сестру.

— Подарила ей кольцо, в котором скрывалась игла с ядом, если я правильно расслышала.

— Да. Правильно. К моему великому сожалению, — Фрайндин вскинул голову, глядя на голые ветви золотого древа: они протянулись высоко над ним рамой разбитого витража. — Наверное, я никогда не пойму, как люди могут убивать друг друга из-за подобных мелочных… как можно поступать так? Уничтожать тех, кто доверяет тебе, кто любит тебя — из-за того, кто всё равно никогда не будет счастлив с тобой?

Авэндилль и сейчас помнила серое небо, отражавшееся в его глазах, обесцвечивая их, раскрашивая белёсым льдом. В голосе эльфа слышалась такая искренняя, неподдельная боль, точно он говорил о ком-то из тех, кого знал лично.

Впрочем, вполне возможно, что он и правда лично знал тех принцесс.

И, вспоминая об этом, Авэндилль усмехнулась.

Милый, добрый, наивный Фрайндин… всегда принимал всё близко к сердцу, всегда отдавался всему с горячностью своего вечно юного сердца. Всегда казался слишком хорошим для этой грешной земли.

Какая ирония, что именно он в итоге подсказал Дилль способ, как убить жену его брата.

В библиотеке она узнала название нужного яда. Под покровом ночи незаметно улизнуть из дворца в человеческие кварталы Солэна стоило небольшого труда, но лишь небольшого. В первую свою вылазку Дилль только заглянула в лавочку мага — за кристаллами, и к швее — за мантией колдуньи. А вот во вторую, уже не беспокоясь ни за свою безопасность, ни за раскрытие инкогнито, отправилась в злачные места.

Она понимала, что не может просто прийти к первому попавшемуся ювелиру и попросить изготовить колечко с секретом. Далеко не каждый ювелир пойдёт на такое… да и яд достать было не так просто. Однако в грязных людских тавернах, пряча лицо в тени глубокого капюшона, намеренно понижая голос до хриплого шёпота, Дилль осторожно выведала, кто может помочь ей. Не за один вечер, но выведала.

И к тому моменту, когда она отправилась в свите Повелительницы на переговоры с тёмными, палец Дилль украшал заветный перстенёк.

Её уговаривали остаться в Солэне, в безопасности. Не родители, Повелительница. Дилль настояла, что не покинет свою обожаемую госпожу в этот смутный час. Пришлось даже расплакаться, чтобы ей уступили — покойная жена Фина всегда была сентиментальна, и чужие слёзы трогали её. В итоге Дилль всё-таки оказалась в замке Матхниз, где впервые увидела дроу. Живых, настоящих: с волосами цвета звёзд, с глазами цвета янтарной луны, с кожей цвета сумерек…

Истинные тёмные, дети ночи и богини Тунгх.

Они улыбались, и эти улыбки завораживали и пугали. Особенно улыбка их Повелителя, наследника Тэйранта — от которого ни на шаг не отходил его придворный колдун, наследник Ильхта. И когда эта парочка представилась, среди светлых пронёсся настороженный ропот.

Это окончательно убедило Дилль в правильности её решения.

Поцарапать Повелительнице руку, когда та вместе с Дилль отлучилась в уборную, труда не составило. Внутреннюю сторону ладони — оставив длинный, не слишком глубокий, но заметный порез. Потом пришлось, быстро повернув камень обратно, долго извиняться за гнусного ювелира, который сделал слишком острыми «лапки», держащие малахит… но Повелительница, как и ожидалось, не придала царапине никакого значения. Промокнула платком и забыла.

Лёмун — весьма любопытная штука. Попадая в рану, не заставляет её ни излишне кровоточить, ни болеть; и лишь к моменту смерти по коже вокруг расползаются неприятные, неестественные синие прожилки. И когда Хьовфин в отчаянии пытался вернуть к жизни внезапно умершую супругу — конечно же, он их заметил.

Авэндилль не видела бойни. Она собиралась под каким-нибудь предлогом ускользнуть из зала ближе к моменту, когда яд должен был подействовать, однако боги определённо ей благоволили: вскоре после того, как они вернулись на пир, Повелительница сама предложила Авэндилль отправиться в покои, уготовленные для сна. Мол, у неё слишком усталый вид.

Что Дилль и сделала.