Зрелище Альи, который, швырнув меч к ногам Повелителя эльфов, преклонил колено перед своим врагом, даже для меня оказалось чем-то на грани фантастики. Пусть – в отличие от эльфийского принца, в своё время сделавшего то же, – владыка дроу опустился лишь на одно.
– Я понимаю, что прощения не добиться в момент. Что одного лишь «простите» ничтожно мало. Что раны не заживут просто так, что шрамы сотрутся лишь через десятки лет. Но в наших силах сделать так, чтобы наши народы и дети жили в мире, где больше не льётся кровь. – Алья не согнул спины и не опустил головы: даже коленопреклонённый, он оставался королём. – И я прошу… нет, я умоляю – давайте наконец оставим это в прошлом. Вы и я. Навсегда.
Я услышала странный шелест, точно шум прибоя, невесть откуда возникшего за моей спиной. Обернувшись, увидела, как один за другим дроу опускаются на колени следом за своим Повелителем; посмотрела на Лода и Морти, сделавших то же рядом со мной.
После секундного раздумья аккуратно опустилась наземь, пачкая белые бриджи о мокрую траву.
Мне не за что было просить прощения. Я не была подданной Альи, и когда-то мне об этом говорили. Но это было до того, как я выбрала свой путь: стать частью мира, где каждый служил королю, тому или иному.
И я своего короля и свою сторону выбрала уже давно.
Хьовфин смотрел на это с тем же недоверием. Опустив глаза, пристальным взглядом изучил меч Альи, слабо поблескивающий на земле у его ног.
– Ты ведь понимаешь, что я могу сейчас взять этот клинок и снести тебе голову? – когда Повелитель эльфов заговорил, он почти шептал. – Прежде чем меня успеют остановить.
Алья не отвёл взгляда, когда Хьовфин посмотрел ему прямо в глаза. Сверху вниз, пристально и пронзительно… с той же нехорошей задумчивостью, что прозвучала в голосе дроу немногим ранее.
Да. У Альи были те, кто держит его здесь. Были и есть – те, ради кого он никогда не переступит грань, из-за которой возврата уже не будет. Грань, которую когда-то переступил его предок, грань, которую почти переступил Хьовфин. И у обоих Повелителей, смотревших сейчас друг на друга, были причины зайти за неё.
Триста лет потерь и боли, крови и ненависти. У одного – за плечами, у другого – в памяти, рассказами и летописными строками. А месть – такая заманчивая, такая влекущая, так близко: возможность утолить свою жажду, возможность потоптаться на могиле того, кто разорвал твою душу в клочья, или того, кто к этому причастен. И смеяться над мыслью «простить», и думать: месть есть деяние, попытка сделать что-то, чтобы мир стал более справедливым, выбор сильных, а прощение – недеяние, смирение и пассивность, выбор слабых… Но сколько мудрецов уже писали о том, что месть, оплаченная кровью, – порочный круг, выхода из которого нет.
Нет, пока кто-то не найдёт в себе достаточно сил не для мести, а для прощения.
Когда Повелитель эльфов снова рассмеялся, в его смехе не было холода, одна лишь горечь.
– Неужели это правда? – его голос всё-таки сорвался, и не на шёпот – на хрип. – Я действительно был так слеп? Мог быть таким?
Хьовфин посмотрел на брата. Не на того, кто стоял за его спиной среди светлых, а на того, кто ждал среди тёмных. Не на Фрайндина, на Эсфора. И от увиденного в этом взгляде колючая лапа тревоги, сжимавшая сердце всё это время, чуть разжалась.
Получилось. У нас получилось, чёрт возьми!
Получилось…
– Дурак, ослеплённый собственным гневом. Слепой и глухой, гордившийся тем, что может переступать через свои чувства во благо своего народа. – Сине-сиреневые глаза Хьовфина казались почти чёрными, но из точёных черт ушёл тот холод, что леденил их обычно. – Дэн, Фаник, Эсфор, брат мой…
Осёкся, не договорив. Впрочем, те, к кому он обращался, и так поняли, что он хотел сказать.
Эльфы не улыбнулись. Хотя Дэн пытался, я это видела – пытался, но не смог. И ничего не сказали, однако взгляды их сказали всё, что нужно. Что они тоже прощают всё, что требовалось простить. И, вновь обратив взгляд на Алью, Хьовфин мягко, очень мягко – с интонацией, которой я никак не ожидала от него, – произнёс:
– Я прощаю тебя, Альянэл из рода Бллойвуг. Как ты простил меня. Мир тебе… тебе и твоему народу.
Повелитель светлых протянул руку владыке тёмных.
Нехорошее предчувствие родилось у меня в момент, когда их пальцы соприкоснулись.
Не поднимаясь с колен, я следила, как Хьовфин помогает Алье встать. Пытаясь убедить себя, что это бред: всё позади, и нельзя постоянно подозревать худшее. Но нечто внутри меня – наверное, та часть, которая привыкла не верить никому и ничему, – беспокоилось и шептало, что всё не может быть так просто, что будет ещё…
…что оно обязательно случится – что-то плохое, что-то…
…наверное, именно поэтому, когда голова Хьовфина резко повернулась – с мгновенным, противным, пугающим хрустом, – я не почувствовала ничего.