Интеллектуальная история России: курс лекций

«Мы должны заметить, что ни в летописях, ни в Степенной книге, ни в Стоглаве о том не упоминается; что слог сего деяния кажется не весьма древним… и что в 1157 году княжил не Ростислав, а Изяслав в Киеве. Подлинник действительно хранится в Синодальной библиотеке, под № 518, но запечатан.

Подпись под “Требником Феогноста” также представляется историку современной подделкой»[216].

Однако мнение Н.М. Карамзина вызвало широкую критику авторов, отстаивавших авторитет официальной церкви. В 1829 г. без указания имени автора была опубликована работа «Название», в которой Киевский собор преподносился как третий в хронологическом порядке, но первый по своей важности.

Против точки зрения Карамзина выдвигались четыре основных довода:

1) существование событий прошлого, не зафиксированных в летописях;

2) Ростислав, не имея скипетра, мог обладать титулом великого князя;

3) трудность отличить по языку древнее произведение от современного;

4) критикуемый керженскими старцами список мог являться не оригиналом, а более поздней копией.

Другой противник версии «Поморских ответов», Н. Руднев, дополнял аргументацию реконструированием исторического контекста, касавшегося мировоззренческих исканий армян, проживающих на территории Руси, что, по мнению автора, свидетельствовало о подлинности дела Мартина[217]. Митрополит Игнатий указывал на невозможность подлога тем обстоятельством, что документы были верифицированы прежде через ряд церковных и политических инстанций, в том числе через руки такого авторитетного человека, как св. Димитрий Ростовский, а также Петра I. Отсутствие информации о Соборе 1157 г. в других источниках автор объяснял его региональным, а не всероссийским статусом. Игнатий указывал, что на Соборе 1667 г. говорилось о двуперстном крещении как армянской ереси, т. е. его ученикам была известна история о Мартине[218].

Митрополит Макарий обнаружил допитиримово упоминание о ереси Мартина, что, по его мнению, свидетельствовало против версии о подлоге[219]. Как авторитет Н.М. Карамзина находился на чаше весов сторонников версии «Поморских ответов», так и авторитет С.М. Соловьева, считавшего собор, осудивший Мартина, реальным происшествием, – на стороне его противников[220].

В целом во второй половине XIX в. среди историков преобладала точка зрения о подлоге. П.П. Пекарский высказал версию о причастности Петра I к изготовлению подделки. По мнению автора, царь намеренно пытался связать происхождение документа с непричастным к данному делу Димитрием Ростовским. Пекарский обнаруживал в записной книжке Петра указание «написать книгу о ханжах и изъявить блаженства (кротость Давыдову и проч.), что не так как они думают и приплесть к требникам, а в предисловии явить то дельцем Ростовского с товарищи»[221].

Е.Ф. Шмурло разоблачил некорректную аргументацию сторонников подлинности документов, в частности Макария, обвинив их во вторичном подлоге[222]. Развивая гипотезу Пекарского, П.И. Мельников-Печерский усматривал в подлоге заказ Петра I, считая, что Димитрий Ростовский был «неповинен в этом нехорошем деле»[223].

Наиболее развернутую критику рассматриваемых источников и реконструкцию истории создания «Поморских ответов» представил В.Г. Дружинин в 1918 г. Он насчитывал 22 списка первой и 55 списков второй редакции[224]. Характеризуя современное состояние вопроса о подлинности документов, исследователь В.П. Козлов отмечал, что «в наше время “Соборное деяние” и “Требник митрополита Феогноста” стали классическими примерами фальсификации письменных исторических источников России. Действительно, они стоят у истоков истории сознательных подлогов с отчетливо выраженной идеологической целью, имеют многие из характерных для подделок признаков, а также замечательны историей своего бытования в общественном сознании. История с “Соборным деянием” и “Требником митрополита Феогноста” красноречиво показывает, что в отношении подлогов истина неизбежно торжествует. Наука всегда побеждает в споре со схоластикой, обманом и лицемерием, сколь бы ни был труден путь к обнародованию истины».[225]

Этот вывод отечественной историографии весьма важен в качестве критерия оценки взаимоотношений государственного аппарата и старообрядческих общин в эпоху Петра I.

Литература

1. Шмурло Е.Ф. Митрополит Евгений как ученый. Ранние годы жизни. СПб., 1888. С. 337.

2. Из бумаг протоиерея Иоанна Григоровича // Летопись занятий Археограф, комис. Вып. 2. СПб., 1862. С. 25–52.

3. Калайдович К.Ф. Записки важные и мелочные // Летописи рус. лит. и древности, издаваемые Н. Тихонравовым. М., 1861. Т. 3. Кн. 5/6. С. 93–94.

4. Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1842. Т. 2. С. 415.

5. Руднев Н. Рассуждение о ересях и расколах, бывших в русской церкви со времен Владимира до Иоанна Грозного. М., 1838.

6. Игнатий. История о расколах церкви Российской. СПб., 1849. С. 218–236.

7. Макарий. История русского раскола. С. 1–2.