Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Наиболее выпукло это представлено в общности и параллели судеб маленького человека – русского солдата Авдеева и выдающегося воина, борца и бунтаря – горца Хаджи-Мурата; они пересечены в семейном мире, столь разном, но и столь одинаковом для обоих. Они оба отдали свои жизни за семьи: жили и умерли ради родных. В данном случае семья не только буквально, но и фигурально становится оправданием и смыслом смерти человека на войне и синонимом свободы и права на мир. Эта связь отражена в простых безыскусных словах русского солдата, показавшего единственно возможный подход к другому человеку (будь то Хаджи-Мурат или горцы-перебежчики, или однополчанин) – через общность интересов, узы мира, частную жизнь, а не через оппозицию и разделение войной, даже если кто-то заставляет видеть в другом врага и воевать с ним как с врагом: «– А какие эти, братец ты мой, гололобые ребята хорошие, – продолжал Авдеев. – Ей-богу! Я с ними как разговорился.<…> Право, совсем как российские. Один женатый. Марушка, говорю, бар? – Бар, говорит. – Баранчук, говорю, бар? – Бар. – Много? – Парочка, говорит. – Так разговорились хорошо. Хорошие ребята» (Толстой, 35, 16).

Кем был маленький человек Авдеев в том мире, где война и мир – две разные реальности, жестко оппонирующие друг другу? Для государства – солдатом, для отца – работником, для брата – спасителем, ушедшим вместо него в армию, для жены – ненужным воспоминанием и обузой, для матери – любимым несчастным сыночком. Самим собой он стал лишь в час смерти, когда все роли закончились, и осталась одна, но самая главная – быть собой перед высшим Другим, о котором Толстой высказался намеком: «он видел что-то другое, очень удивлявшее его» (Толстой, 35, 35). В его простой солдатской смерти нет посредников – церкви и священника – обязательных символов оправдания государственной политики убийств, войн и безнравственности, постыдных указаний тех, кто превратил человека в статистическую единицу для удовлетворения своих властных полномочий. Безыскусная исповедь Авдеева – отражение искренней радости победившего греховность и эгоизм настоящего духовного человека. В высший предсмертный миг он преодолел в себе зависть к брату, за которого пошел умирать на войну: «Завистовал брату. Я тебе нонче рассказывал. А теперь значит сам рад. Не замай живет. Дай бог ему, я рад. Так и пропиши <…> и последнее: – Свечку дай, помирать буду» (Толстой, 35, 36).

Высшее понятие смерти и право человека на смерть, которая преодолевает различия и нюансы мира людей, народов, культур, поражает своей ноуменальностью и всеобщностью, абсолютной аксиологической значимостью, без которой нет ценности и у самой жизни.

Казалось бы, о Боге почти нет упоминаний в повести, кроме описания обыденно-традиционных для среды горцев и русских солдат обрядодействий. И все же полемос не может существовать вне его организующей божественной силы, придающей духовную полноту существующему миру. Без этого все разваливается и становится бессмысленной войной – „мясорубкой смерти”. Вера, как особое состояние человека, является жизненной силой, способной преодолеть все, даже смерть. Описание Толстым понятий жизни и смерти, мира и войны, питаемых верой, становится главнейшим из аргументов толстовского экзистенциализма. «Горяча ты, пуля, и несешь ты смерть, но не ты ли была моей верной рабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя конем топтал? Холодна ты, смерть, но я был твоим господином. Мое тело возьмет земля, мою душу примет небо» (слова горской песни. – С. К.)» (Толстой, 35, 92).

Таким образом, размышления о войне и мире в «Хаджи-Мурате» позволяют продемонстрировать мировоззренческую позицию Льва Толстого-гуманиста, писателя и мыслителя в позднем – религиозном – периоде его творчества, его уникальный взгляд на войну, как на мир, необходимый для сохранения личности, ее человеческого достоинства. Его реалистическая проза сильнее всех пропагандистских лозунгов демонстрирует целостный взгляд великого человека на проблемы жизни, смерти, войны и мира, божеского и человеческого, разрушая стереотипы тех, кто войну видит как единственно возможную – бинарную – оппозицию миру, а мир как способ господства над более слабыми и угнетаемыми. Наполнена повесть и предупреждением ресентиментному сознанию, идущему от тех, у кого произошло «самоотравление души» (Шелер), ставшее подлинной причиной инверсии ценностей человека XX века.

Заключение