Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Совсем с другой стороны подошел к этой же теме Толстой. Мы поставили себе задачу не просто показать его религиозные, политические или пацифистские взгляды, но включить его мировоззрение в общую для всей русской интеллигенции проблематику исследования природы добра и зла, патриотизма, эгоизма, соединения веры и разума, постижения мирной братской жизни на земле. Ход, который был избран Толстым, как нам кажется, противоположен идеологическому мифотворчеству Достоевского и целиком лежит в области художественной и религиозно-философской. Он построен на поисках ответов на вопрос: можно ли победить зло разобщения, распад, оппозиционность всего и вся силами одного человека, его мышления, морального чувства, духа; возможно ли соединиться людям не принудительно, но добровольно, не на основе необходимости, а опираясь на всеобщий закон любви. Главное было понять: возможно ли сохранить Бога и жить по-божьи в мире, ожидающем злого духа Достоевского – тоталитарное зло разрушения?

На пути решения этой проблемы мы посчитали необходимым сопоставить суждения Толстого с теоретическими идеями политического философа Х. Арендт и социолога М. Вебера, показав общность их философской базы и этических установок на пути решения политических задач. Их всех объединил Кант, который стал важнейшим мыслителем, проясняя ответ на главный и вечный вопрос: «Что такое человек». Толстой, Х. Арендт и М. Вебер – кантианцы и по метафизическим, и по моральным установкам. Поэтому, несмотря на их разницу – национальную, культурную, эпохальную, – они совместно в контексте европейского философского основания позволяют поставить и решить ряд важнейших гуманистических вопросов современности. Мейнстрим философии троих оказался в области суждения, ответственности и поступка.

Опираясь на Канта, они имеют схожие суждения, но делают противоположные выводы. Толстой, который так же, как Х. Арендт, был уверен, что человек в своей жизни руководствуется идеальными (трансцендентальными) основаниями, однако, отдавая дань просвещению и руссоизму, считал именно цивилизацию причиной искажения изначально доброго (идеала) и был ее открытым врагом.

Позиция Толстого была воспринята настолько неоднозначно, что он оказался в итоге «причиной большевизма и революции». Интеллигенция, в свойственной ей манере, посчитала необходимым снять ответственность с себя и переложить ее на него. Д.С. Мережковский, который за десятилетие до революции предлагал отлучить себя вслед за Толстым от Церкви, в 1918 году прямо заявил: «Большевизм – самоубийство Европы. Начал его Толстой, кончает Ленин»[346].

Огромную лепту в цепи многочисленных обвинений внес Н.А. Бердяев, используя свой излюбленный антиномический прием и бинарный оценочный подход: «Толстой уловил и выразил особенности морального склада большей части русской интеллигенции, быть может, даже русского человека вообще. И русская революция являет собой своеобразное торжество толстовства. <…> Русская революция хотела бы истребить весь культурный слой наш, утопить его в естественной народной тьме. И Толстой является одним из виновников разгрома русской культуры. Он нравственно подрывал возможность культурного творчества, отравлял истоки творчества. Он отравил русского человека моральной рефлексией (заставил думать, пробудил совесть? – С. К.), которая сделала его бессильным и неспособным к историческому и культурному действию (а кто же действовал в октябре 1917? – С. К.). Толстой – настоящий отравитель колодцев жизни»[347].

Н.А. Бердяев, который на закате жизни вновь будет признаваться в любви к Толстому в «Самопознании», в 1918 году не мог сдержать отрицательных эмоций. Он в очередной раз выстроил мировоззренческую оппозицию Толстого и Достоевского, приписывая первому все худшее, а второму – лучшее, что есть в русском народе и интеллигенции. Соответственно, религиозный философ так описал роль Достоевского в революции: «Достоевский раскрыл, что природа русского человека является благоприятной почвой для антихристовых соблазнов. И это было настоящим открытием, которое и сделало Достоевского провидцем и пророком русской революции. Ему дано было внутреннее видение и видение духовной сущности русской революции и русских революционеров»[348].

Если Толстой был для злым духом – вождем революции, то Достоевский «пророчески обличал бесов». Логично предположить, что бесов тоже «породил» Толстой своим призывом к ненасилию и жизни по заповедям Христовым. Абсурд посылок и выводов вполне разрешим бинарной схемой мышления Н.А. Бердяева – достойного продолжателя оппозиционного интеллигентского мировоззрения.

В то же лихолетье были и прямо противоположные характеристики двух великих писателей. И уже на одном – положительном полюсе стояло имя Толстого, а злым духом (под названием «карамазовщина») объявлялся Достоевский (М. Горький).