Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Достоевский более многих писателей того времени был «мучим» постижением особых эмоционально-чувственных и психологических состояний переживания человеком себя, Бога, мира, которые можно представить через противоположные формы идеального и грешного, святости и страстности жизни, отвлеченного мышления и конкретного поступка, отстраненного созерцания и жизненной позиции. Он, безусловно, не был ортодоксальным православным писателем[116], несмотря на свою личную приверженность Церкви. Более того, он, подобно Толстому, не имел склонности к мистицизму[117]. «В русском христианстве, по-настоящему, даже и мистицизма нет вовсе, в нем одно человеколюбие, один Христов образ – по крайней мере, это главное» (Достоевский,11, 408)[118]. В его дискурсе переплелись традиционно-православные, народно-православные, философские, психологические и субъективные представления об идеальном и реальном состоянии человеческой природы, преломленные в индивидуальной мифологии писателя. «Предметом» мифологизации было само общество, а вот «объектом», сквозь призму которого просматривались все сценарии понимания государства, общества, науки, культуры, Церкви, стал человек во всем многообразии и сложности понимания его сути.

Природа мифотворчества достаточно сложна. «Как универсальная культурная форма мифотворчество может быть охарактеризовано следующими чертами: во-первых, это продуцирование и воспроизведение обобщений на основе конкретно-чувственной образности, во-вторых, такого рода обобщения принципиально не интерпретируемы, т. е. отношение их содержания к условиям (объективным или субъективным) их возникновения самим субъектом не осознаются, не объясняются, находятся вне поля его рефлексии, в-третьих, любой продукт мифотворчества есть единство знания и переживания действительности, в-четвертых, мифотворчество является объектом волевого самоопределения субъекта»[119]. Здесь важно подчеркнуть, что мифотворчество является не продуктом недоразвитого мышления, или особенностями восприятия мира художником, но «закономерным моментом жизненно-бытийной повседневности человека, одним из универсальных способов гармонизации постоянно изменяющихся отношений конкретного индивида (обладающего набором потребностей, интересов, мотивов) с миром»[120].

Харизма великого писателя-пророка сделала его творчество и субъективность (миф) переживаний жизни основой постижения мифотворчества всей дореволюционной эпохи. Его поэтические мифо-представле-ния и националистические идеи о будущем и настоящем России, вкупе с мифологемами о «русской идее», особом мессианстве, двойственной природе личности оказались настолько заразительны и привлекательны для многих групп разночинного и интеллигентского русского общества, что их воспринимали не как продукт творческой индивидуальной фантазии, пусть и гениального, но все-таки – лишь писателя, но как вполне реальные и реализуемые проекты по скорейшему преобразованию жизни. Идея внедрялась в сознание и обретала статус реальности. «Фантастическое должно до того соприкасаться с реальным, что Вы должны почти поверить ему» (Достоевский, 30, кн.1,192).

Тип публицистического творчества Достоевского – это особый род работы с фактами. «Дневник писателя» – «отчет о виденном, слышанном и прочитанном» – представляет собой важнейший документ эпохи. В нем за описанием обыденных проблем и житейских фактов, повседневного и текучего скрывается «вечное» – вопросы веры, судьбы и истории русского народа, его взаимоотношений с Западом. История реконструируется по законам мифотворчества. «Дневник» – авторский текст-миф, в котором зафиксированы важнейшие мифообразы эпохи: русская святая женщина, русская идея, амбивалентная суть русского народа – «страстного страстотерпца» – носителя одновременно святого (смиренного) и страстного (грешного, буйного) сознания. Русский народ – априори святой в его лексике, несмотря на то, что все его литературные «представители», главным образом, маргинальные и асоциальные элементы – падшие девушки – проститутки или содержанки, начинающие или закоренелые преступники-убийцы, воры, разбойники, и др. Почти все они невольно были объединены в разряд «бедных униженных людей», даже в падении и унижении раскрывая свои лучшие – высшие нравственные и религиозные черты. Уже с первых произведений Достоевский эмоционально критикует власть денег, стяжательство сильных мира сего, «еврейский элемент»[121] многочисленных оскорбителей «хороших бедных людей», создавая ментальную оппозицию «хорошего» русского «нестяжательного» и «нехорошего» – еврейского / западного / буржуазного типов.

Его дискурс бинарен: либо речь идет о народно-православных идеалах, либо об отрицательном – рационально-научном языке интеллигенции. Созданные писателем мифообразы легли в основание не только общественного мнения, но и многих идеологических установок эпохи, став важными компонентами национального, патриотического и религиозного мировоззрения.