Читаем Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой полностью

Как указал В.Н. Топоров: «Универсальные мифопоэтические схемы реализуются полнее всего в архаических текстах космологического содержания, описывающих решение некоей основной задачи (сверхзадачи). Необходимость решения этой задачи возникает в кризисной ситуации, когда организованному, предсказуемому («видимому»), космическому началу угрожает превращение в деструктивное, непредсказуемое («невидимое»), хаотическое состояние. Решение задачи мыслится как испытание-поединок двух противоборствующих сил, как нахождение ответа на основной вопрос существования. Напряжение борьбы таково, что любой член бинарных оппозиций, определяющих семантику данного универсума, становится двусмысленным, амбивалентным; его по замыслу окончательная («последняя») интерпретация может определиться лишь в зависимости от той точки зрения, которая понимается как окончательная»[125].

Достоевский в своих мифологических конструкциях превращает православную догматику в «метатекст» собственного литературного текста. Новой мифологической нишей русской культуры становится создание библейских «литературных апокрифов» – романов, публицистических текстов, пророческих рассказов и поэтических предсказаний, фактически заполонивших концептуальное пространство эпохи рубежа прошлых веков.

Русская идея из «идеи» облекается в форму мифа тогда, когда начинает восприниматься, благодаря нагромождению многопластовых исторических сюжетов, как естественное и имманентное явление русской жизни, как нечто, данное свыше: от Бога, России и русского народа. Факты и события истории и жизни, проанализированные в «Дневнике писателя» (например, война с турками и последующий рост национального патриотизма в 1876–1877 гг., судебные тяжбы гражданского характера, разводы, домашнее насилие над детьми, самоубийства молодых людей из разных чинов и т. д.), переходя в плоскость авторского – мифологического оформления, натурализуются, «похищаются» мифом, для того чтобы предстать как природный субстрат русской культуры, как ее «вечное» содержание с соответствующими идейными выводами. По законам мифологии этот «натурализованный» продукт становится универсальной характеристикой уникального православного пути «богоизбранного» народа. При этом миф данную «позитивную» натурализацию представляет вкупе с «негативной» – противоположной мифемой о враждебном «не-мы». Таким «негативом» русского народа – носителя русской идеи – выступают поляки, немцы, евреи, турки с их рациональной и утилитарной интервенцией в русскую самобытность, «ограниченной» эмпатией, прагматизмом, бесчеловечностью; создается своеобразный «близнечный миф» (культурный герой / трикстер), в котором герой всегда один – русский, а трикстеров множество.

Необходимо уточнить, что для писателя негативная – западная или «еврейская идея» во многом была отождествлена с Европой в целом, которую он воспринимал как мучительницу «наивного детского – русского сознания». В этой неприязни есть и биографический элемент: после смерти своего первенца Сони в Женеве Достоевский косвенно «обвинил» в этом несчастии Запад. Он писал своему другу А.Н. Майкову, что если бы они были в России, то его дочь осталась бы жива[126]. В России для него сосредоточено не просто все лучшее в идеализированном мифо-восприятии; она была источником вдохновения и творчества, которого он лишился. Запад же – лишь место потерь и собственных провалов. Эта неприязнь разрасталась по мере пребывания за границей, и вынужденная эмиграция, так или иначе, ассоциировалась с проклятой зависимостью от «еврейского капитала» и буржуазного стяжательства. Хотя зависел он лишь от русских издателей и книготорговцев.

По оппозиционной схеме рассматриваются и другие мифоообразы – о русской женщине или, например, о русской интеллигенции. Известно, что Достоевский немало сделал для создания устойчивого представления об интеллигенции как протестной, скитальческой, отщепенческой – не нужной ни власти, ни народу, ни самой себе; чуждой русской истории и культуре. Антиномизм интеллигенции и народа неоднократно описывался им в самых разных преломлениях. Основу мифотворчества писателя составляет идея амбивалентной природы русской ментальности: ее идейности (народной почвы) и беспочвенности (интеллигенции), святости и страстности – народа и интеллигенции, женщины и мужчины, веры и атеизма и т. д. В мировоззрении Достоевского сформирован, наполненный художественно-идеологическим смыслом, аксиологически амбивалентный мифообраз России и русской культуры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное